» – подумал Весеньев, несколько заинтересованный этими регулярными съездами на берег по утрам своего друга.
Около полудня Весеньев подъехал к вилле.
Горничная Бетси, толстогубая негритянка, с добродушными, влажными и сильно выкаченными глазами, объявила мистеру «Весени», как она называла лейтенанта, что миссис Джильды нет дома.
– Скоро будет?
– А не знаю. Она куда-то уехала с вашим другом.
– С каким другом? – изумился Весеньев.
– С мистером. Олени… Он ведь каждый день по утрам у нас бывает… Сидит с миссис Джильдой. Вы вечером, а он утром! – прибавила она, добродушно улыбаясь всем своим лоснящимся черным лицом и показывая ослепительно белые зубы.
В глазах лейтенанта помутилось. Он не верил своим ушам. Ни Джильда ни Оленич ни слова не говорили ему об этом.
«Господи! Что же это?.. И Джильда и друг лгут… Зачем?.. Зачем?..» – подумал он.
Ревнивые подозрения закрались ему в голову. Светлый летний день точно померк, и сам Весеньев стал мрачнее тучи.
«Так вот для чего Оленич съезжает на берег каждое утро!»
Злоба к Оленичу наполняла сердце Весеньева, – злоба жестокая, какая только может быть у человека, обманутого людьми, в которых он верил, и у ревнивца, терявшего любимую женщину.
– О, подлые! – простонал Весеньев.
Толстая Бетси сочувственно, и в то же время слегка насмешливо, посматривала на русского моряка.
– Куда они поехали? – спросил он.
– Кажется, в парк.
– В парк… Зачем в парк? – бессмысленно повторил он.
– В парке хорошо гулять…
– В Сакраменто еще лучше! И Блэк бывает здесь?
– Теперь реже.
– А прежде?
– Каждый день…
«А она обещала его совсем не принимать!» – мелькнуло в голове молодого человека.
– О, лживая, подлая гадина! – вырвалось из его груди. – Дайте мне конверт, Бетси.
– Пойдемте в комнаты.
Весеньев прошел в гостиную. Эта комната, в которой он был так счастлив, теперь казалась ему словно бы опозоренной… Все здесь фальшиво… везде ложь, как и в этой женщине…
Он достал визитную карточку и, дрожащей рукой, не понимая, что делает, написал следующие строки:
«Вы лживое создание. Мне стыдно за вас и за себя. Возвращаю ваше слово и презираю вас!»
Вложив карточку в конверт, он отдал ее Бетси и сказал:
– Прошу вас, Бетси, отдайте эту записку в руки миссис Браун.
– Будьте покойны.
– Непременно в руки…
– Отдам в руки. А вы разве вечером не приедете?
– Нет, Бетси, не приеду. Никогда больше не приеду.
И, едва сдерживая рыдания, Весеньев выбежал из виллы.
– В парк! – крикнул он кучеру.
Он велел остановиться у входа и вошел в огромный парк, с высокими пихтами и секвойями, и озирался кругом безумными взглядами.
Он обежал все главные аллеи, всматривался в гуляющих и сидящих на скамьях. Тех, кого он искал, не было.
Тогда он направился наобум в глубь парка, в густую чащу. Там было прохладно. Он шел, не зная зачем, не зная куда, подавленный горем, обезумевший от полученной обиды и любивший Джильду, казалось, еще сильнее оттого что она его обманула. Где-то послышался голос.
Весеньев осторожно, крадучись, как тать, пошел на голос и замер, полный злобы.
У пруда на скамейке сидели Джильда и Оленич.
Он что-то тихо говорил и целовал ее руку.
Она слушала и ласково глядела на него задумчивыми грустными глазами.
Весеньев приблизился к ним.
Джильда стала белее рубашки и испуганно остановила глаза на Весеньеве. В ее лице было что-то бесконечно страдальческое.
Оленич смущенно отодвинулся, выпустив руку Джильды.
Смертельно бледный Весеньев, едва кивнув Джильде, подошел вплотную к Оленичу, дал ему пощечину и проговорил:
– Вы подлец, и я к вашим услугам.
С этими словами он тихо удалился, неестественно улыбаясь, точно сделал что-то значительное и нужное для своего спокойствия.
VII
Уже выхаживали на шпиле якорь, когда к «Чайке» пристала шлюпка и из нее вышел негр-посыльный.
Он спросил, где мистер Весеньев, и подал ему маленький конверт.
Весеньев, осунувшийся за эти дни, точно выдержавший какую-то болезнь, отошел к борту и прочитал следующие строки:
«Я ждала того, что случилось, но, признаться, думала, что вы спросите, так ли я виновата, прежде чем написать, что я лживое создание… Я просто несчастное, нехорошее, но не лживое создание… И, клянусь, я вас одного люблю, хоть слушала и Блэка и вашего друга… Спросите у него, он вам скажет… Простите меня и будьте счастливы… Надеюсь, вы меня довольно презираете, чтобы не просить вас забыть несчастную и легкомысленную, но непорочную Джильду».
– Будет ответ, сэр?
– Никакого.
– Так и сказать миссис Браун?
– Так и скажите.
«Какой ответ! Она опять лжет! – подумал Весеньев. – Ведь Оленич сказал ему, что она была его любовницей!»
И мучительное, злое чувство обиды и ревности опять сказалось с прежней остротой.
Как он страдал, этот бедный, легкомысленный лейтенант! Эти дни он ходил, словно безумный, и серьезно думал о том, что жить не стоит. И когда Оленич, после нанесенного оскорбления, предложил бывшему своему другу американскую дуэль, Весеньев радостно согласился, почти уверенный, что узелок вытянет не он.
Однако узелок вытянул он. Умирать предстояло Оленичу.
Решено было, чтобы не возбудить подозрения в умышленной смерти, что вынувший роковой жребий бросится в море на другой день по выходе из Сан-Франциско. Таким образом смерть объяснится несчастною случайностью.
После объяснения, во время которого Оленич, словно бы нарочно, чтобы нанести тяжелую боль Весеньеву, сказал ему, что Джильда была его любовницей, они не говорили, конечно, ни слова и, казалось, еще более возненавидели друг друга.
«Чайка» тихо выходила с сан-франциского рейда.
1 2 3 4 5 6 7