Он забывает всех своих героев, с которыми жил в течение трех недель, словно до них ему нет уж более дела, и только теперь чувствует, как он разбит и утомлен после долгой, непрерывной работы. Спина болит, нервы болезненно напряжены. И он доволен, как ребенок, что работа кончена, и жаждет отдыха, развлечения. Ему снова хочется знать, что делается на свете, и видеть людей.Только теперь Невзгодин обратил внимание на обстановку, в которой он работал, не замечая ее… В его комнате грязь была невозможная. Повсюду пыль. Воздух спертый, пропитанный табаком. Письменный стол завален окурками… На полу сор и листы разорванной бумаги. Кровать не убрана.«Скорее вон, на воздух!» — решил Невзгодин, удивляясь, как он мог не замечать всего этого свинства.Он надавил пуговку звонка. Прошло добрых пять минут, пока явился коридорный Петр, молодой человек меланхолического вида, в засаленном сюртуке.
— Ну, Петр, окончил работу! — весело воскликнул Невзгодин. — Теперь можете прибрать. Видите, какая везде гадость.— То-то грязновато. Да ведь вы сами приказывали не мешать. Я и не мешал. И, осмелюсь спросить, много вы получите за эти ваши сочинения?— За то, что теперь написал?— Так точно-с.— Да думаю, рублей триста дадут.— Это за писанье-то? — недоверчиво протянул Петр.— Да.— Так я бы, Василий Васильич, на вашем месте все сидел бы да писал. Деньжищ-то за год сколько!— Попали бы в сумасшедший дом, Петр! — засмеялся Невзгодин. — Я вот три недели работал, и то спина болит. Почистите-ка мне ботинки да принесите воды.Петр вышел и скоро вернулся с водой и налил ее в умывальник.— Когда я уйду, вы уж, пожалуйста, хорошенько уберите комнату, Петр! — говорил Невзгодин, умываясь.— Форменно уберу, как следует к празднику.— К какому?— А вы, видно, барин, за работой и забыли, что сегодня сочельник!— И впрямь забыл…— А кушать сегодня дома будете?.. Уже пятый час, а вы не обедали.— Сегодня я вашей дряни не буду есть. Сегодня я кутну, Петр, и пообедаю где-нибудь в порядочном трактире по случаю окончания работы… А что же ботинки?Петр взял ботинки из-под кровати, обтер пыль и проговорил:— Чищены, Василий Васильич… Блестят… Так вы говорите — триста рублей?— Другие и больше получают…— За такую легкую работу? Сиди да пиши!— Попробуйте-ка… А у меня был кто-нибудь за это время?— Только вчера одна дама спрашивала. Не допустил, как вы приказывали. Сказал: сочиняют, мол.— Спасибо, что не пустили, только вперед говорите просто, что занят… А карточки дама не оставила?— Нет-с. Если опять придут, принимать?— Примите.Невзгодин кончил мыться и, утирая лицо, кинул вопрос:— А дама старая или молодая?— Средственная, но только очень видная. И фасонисто одетая.— Худощавая? Блондинка? — спрашивал Невзгодин, предполагая, что заходила Маргарита Васильевна.— Нет-с. В полной комплекции, как следует, и брунетистая… С пинснетом…— Странно. Кто бы мог быть?Петр, любивший-таки поболтать, стоял у притолоки и посматривал, как Невзгодин одевается.Он недоверчиво усмехнулся словам Невзгодина и промолвил:— Очень даже бельфамистая дама, Василий Васильевич.И, помолчав, прибавил уверенно:— Они беспременно вскорости придут.— Почему вы думаете?На длинноносом, прыщеватом лице долговязого коридорного мелькнула тонкая улыбка, и он значительно ответил:— Хоть я и необразованного звания человек, а кое-что, слава богу, могу понимать, Василий Васильич. Барыня очень настоятельно желала вас видеть и выспрашивала, когда вы можете принять и, вообще, по какой причине не принимаете и здоровы ли. Обстоятельно выспросила.— Что же вы сказали?— Сказал: никуда, мол, не выходит и все сочиняет, а когда примут, неизвестно. Как, мол, окончат сочинять.— А она?— Усмехнулась. Ежели без вас придут, как обнадежить, Василий Васильич?— Скажите, что завтра утром до двенадцати я дома.— Слушаю-с. А из пятьдесят второго номера актерка сбежала! — доложил Петр, почему-то сообщавший Невзгодину обо всех событиях в «Севилье».— Как сбежала?— Очень просто.— В чем же это ваше «очень просто»?— За два месяца не заплатила и… тю-тю. Довольно даже ловко… и с чемоданами. А хозяин озлился — беда! Ищи-ка, сделай одолжение! — говорил Петр, по-видимому, сочувствовавший «актерке», помогая Василию Васильевичу надеть пальто. XXIII С видом счастливого школьника, вырвавшегося на свободу, вышел Невзгодин из своей грязной комнаты.Ему было как-то весело и легко после усидчивой работы. Впереди предстояла близкая получка гонорара, а пятьдесят рублей, бывшие у него в кармане, и незаложенные золотые часы вполне поддерживали бодрое настроение духа такого богемы по натуре, каким был Невзгодин. Он глядел на будущее без страха и боязни и не особенно думал о каких-нибудь постоянных занятиях, надеясь, что писательство, если пойдет удачно, его прокормит… Много ли ему надо?Он беззаботно насвистывал какой-то мотив, предвкушая удовольствие побыть на людях, как вдруг из-за поворота коридора показалась высокая полная женская фигура и шла прямо на него.— Та самая, что были вчера! — не без торжества шепнул Петр, следовавший сзади.Невзгодин остановился, перестал свистать и вглядывался в приближавшуюся барыню, которая так очаровала Петра.В полутьме коридора он не мог разглядеть ее лица, но в ее высокой полноватой фигуре и особенно в походке, слегка переваливающейся, было что-то близко знакомое.— Вы меня не узнали, Невзгодин? — произнесла дама, приблизившись к нему и протягивая с товарищескою бесцеремонностью руку в черной лайке… — Окончили сочинять, как выражается ваш Лепорелло? Надеюсь, пожертвуете мне несколько минут. Я к вам по делу и очень рада вас видеть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79