— В каком мы обществе, Маб!Старый высокий швед-пастор повел на Ракитина неумолимо-скорбный и в то же время безнадежно-суровый, тяжелый взгляд.— Эльза! Не слушай безбожной нелепости! — строго шепнул он.— Не буду, Аксель! — покорно ответила хорошенькая “фру”.И, опустив свои голубые, словно бы еще более недоумевающие глаза на тарелку, не спеша и строго-добросовестно ела рейнскую лососину под голландским соусом, и сделалась и задумчива, быть может, оттого, что не исполнила обещания и слушала хоть и безбожные, но интересные предсказания о браке.И остальные возмущенные дамы, старавшиеся казаться чересчур оскорбленными профанацией брака, стыдливо не поднимали глаз, но все-таки жадно слушали.И, словно бы в оправдание такого любопытства, пожилая девица из Гамбурга смущенно промолвила:— До чего дойдет этот наглый господин… Он забыл, что здесь и девицы!Только рыжеволосая мисс Маб имела доблесть слушать серьезно и спокойно, не оскорбленная, казалось, речами русского.Старый джентльмен из Бирмингама, любитель пари, спросил соседа:— О чем может говорить этот русский?Молодой человек объяснил.— Держу пари, что он из Бэдлама Бэдлам(Бедлам) — старинный лондонский сумасшедший дом, название которого стало нарицательным.

! — процедил сквозь зубы заводчик.— Он просто не джентльмен. Говорить за обедом неприлично-громко свои глупости! — презрительно-спокойно ответил юный лорд.Рантье уже несколько остыл и, воспользовавшись паузой, любезно сказал Ракитину:— Я не умею так увлекаться и убедительно спорить, как вы, и потому не смею продолжать. Но хоть мы не сходимся в мнениях, это не мешает мне уважать и любить русских. Франция и Россия — обе великодушные и благородные великие нации!И он поднял стакан, отпил глоток красного вина и прибавил с едва слышной иронической ноткой в голосе:— Вы, конечно, проводите такие же смелые взгляды и в ваших, вероятно, интересных книгах, которые, к сожалению, не могу прочесть.Польщенный комплиментом, Ракитин вспыхнул и, казалось, не заметил насмешки.И, понижая голос, ответил уже без заносчивости:— Не совсем!Тогда рантье-француз с еще большей любезностью спросил:— Но, вероятно, вы так же смело и остроумно указываете на… на несовершенства русской жизни, как сейчас указывали на банкротство нашего строя?.. И не сомневаюсь, что вашим общественным деятелям так же достается, как достается от наших журналистов нашим министрам?Ракитин нервно воскликнул:— Мы в других условиях…И благоразумно не продолжал.Старый француз, по-видимому, вполне удовлетворился ответом и тотчас же заговорил со своим соседом о превосходной рыбе и попросил подать ее еще.Окинув взглядом общество, Ракитин мог убедиться, что пансионеры достаточно “огорошены” и достаточно неприязненны.— Небось, они остались довольны… Не правда ли? — обратился торжествующе к Неволину Ракитин.Неволин равнодушно ответил:— Охота была вам, Василий Андреевич, кипятиться. VII На следующее утро хозяйка постучала в комнату Ракитина. Она вошла торжественно и серьезная в полном своем обычном “параде” и, после изысканных извинений, что осмелилась помешать его вдохновению, “позволила себе” заметить, что несомненно возвышенные мнения г.Ракитина, которые так понравились ей самой, к сожалению, взволновали и испугали пансионеров и вредно подействовали на больных…— Да вы присаживайтесь, госпожа Шварц…И Ракитин пододвинул кресло хозяйке…— О, не беспокойтесь, monsieur… Я на одну минуту.Однако хозяйка присела и продолжала:— И многие выразили мне неудовольствие на громкие споры за столом. А мой принцип: полное спокойствие жильцов, которые делают честь пансиону. Вы, как необыкновенно умный человек, конечно, согласитесь с этим принципом? — любезно и твердо прибавила хозяйка.— А не то, госпожа Шварц, вы захотите лишиться такого необыкновенно умного человека? — ответил, улыбаясь, Ракитин.— К сожалению, я поставлена в тяжелое положение…— А комната здесь отличная… Не жарко…— И какой вид с балкона…— И вид… И работается хорошо… И кормите порядочно…— Я стараюсь! — вставила госпожа Шварц.— Вы образцовая хозяйка и — примите вполне заслуженную дань — такая интересная женщина, что присутствие ваше за столом может только доставлять эстетическое удовольствие… Одним словом, пансион мне нравится.И с серьезным видом прибавил:— Простите нескромный вопрос, милая хозяйка: вам лет — тридцать?.. Или нет еще?— Что вы?.. Вы смеетесь?.. Я старуха… Мне сорок два! — скромно промолвила госпожа Шварц, внезапно оживляясь, словно старый парадер, заслышавший трубу.— Неужели?.. А какой же у вас, значит, живительный воздух… Моложавит… Без шуток говорю! — воскликнул Ракитин, который по привычке старого юбочника говорил до дерзости невозможные комплименты, самодовольно уверенный, что хоть долю из вранья женщина примет за правду.— Я когда-то была недурна, а теперь…И госпожа Шварц вздохнула и тоже по старой привычке сверкнула когда-то многообещающими глазами.— Так вы извините, что я вынуждена была передать вам неудовольствие пансионеров…— Какие извинения!.. Можете быть спокойны, что больше я не поставлю вас в неприятное положение и ваших пансионеров не огорчу спорами.— Как приятно иметь дело с таким умным человеком! Нет слов благодарить вас…Госпожа Шварц не уходила.И, принимая серьезно-грустный вид, с искусственно печальной торжественностью произнесла:— Считаю своим долгом сказать, что ваш соотечественник очень плох.— Бедняга! Еще вчера вечером я сидел у него, и он бодрился.— Милый наш доктор только что был у Неволина…— И что же сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16