— Ну вот видите, Валерий Николаич… Можете спать отлично, — весело проговорил Ракитин. — И сразу глядите лучше, чем утром.— Еще бы… Теперь я быстро стану поправляться…Неволин не интересовался уже более, зачем Ракитин так долго не приходил и какого издателя он встретил.Неволин начал было рассказывать, что он ел и с каким аппетитом ел бифштекс…Но сиделка мягко остановила Неволина:— Не говорите много… А то спать будете хуже…— О, конечно… конечно! — весело подтвердил Ракитин. — Не буду… Слушаю вас, добрая мадам Дюфур… О, как вы терпеливы с таким капризным больным… И как все хорошо делаете…— Привыкла! — просто ответила сиделка.Ракитин сейчас же ушел.На другой день Неволин получил телеграмму из Берлина. Прошел день, и телеграмма из Базеля: “Сегодня в полдень буду”.Но Неволин уже не мог подняться с постели и уже не так волновался, как раньше. К приезду жены, казалось, был равнодушнее.Он весь был полон мыслями о себе, о своем выздоровлении, в которое упорно верил, и какой-нибудь бульон или чай с вареньем, который вдруг требовал его капризный вкус, занимал Неволина гораздо более, чем ожидание любимой женщины.Он уже был в том предсмертном эгоизме, когда венец творения больше всего обнаруживает в нем жалкого, цепляющегося за жизнь с тем ее счастьем, которое так примитивно и так мало отличается от счастья животного.Сиделка была образцовая, и от нее больной был в восторге.И он подумал еще утром, что жена едва ли сумеет за ним так ухаживать. Она не такая сильная, умелая, казалось, угадывающая его желания. И перед женой все-таки нельзя так раздражаться, как перед сиделкой.Неволин особенно заботливо расчесал свою бороду, вычистил ногти, попросил вспрыснуть себя духами; сиделка переменила ему рубашку и надушила носовой платок.Берта рано убрала комнату, поставила кровать для жены на том месте, где стояла прежде кровать Неволина, и к девяти часам на столике у кушетки уже стоял роскошный букет.Эти заботы несколько развлекли больного. Он на несколько минут оживился и снова захотел встать.Но сиделка уговорила его не вставать.Он не протестовал. Он слушался сиделку, и казалось ему, что с таким уходом, как ее, он скорее окрепнет и встанет. Она как-то незаметно поддерживала его уверенность в этом, и он рассказывал ей, как он пойдет с женой до Шильона, а потом они будут гулять пешком.— А пока я не встану… Ведь это недолго… не правда ли… Дня два-три?— Вернэ говорил, что дня через три…— Так уж вы останьтесь… День сидите здесь, а ночью, если понадобится, жена мне поможет.— Не утомит ли это вашу жену? Она, пожалуй, не заснет ночь. Если хотите, я буду сидеть ночью в коридоре… И если вам нужно, вы только позвоните.Неволин благодарил.— А то бедная жена, в самом деле, изведется…Около полудня Ракитин, прифранченный, с подстриженными волосами и бородкой, зашел к Неволину и спросил:— Прикажете встретить Елену Александровну, Валерий Николаич?— Хотел просить об этом… Вот не пускает меня добрая сиделка… встретить жену… Надеюсь, ее узнаете по портретам…— Полагаю.— Так вы предупредите ее, что я похудел… чтобы не взволновалась… Должно быть, она цветущая красавица… а я…Неволин закашлялся и, когда припадок кашля прошел, раздражительно сказал сиделке:— Я просил вас шоколада… Мне хочется чашку шоколада… А мне не дают… Дайте же мне поскорее! XII Еще бы не узнать по портретам этой необыкновенно привлекательной маленькой женщины, с большими усталыми глазами и роскошными, отливавшими золотом волосами под соломенной шляпой.Действительно, в этом строгом, тоскливом и красивом лице было что-то, напоминающее мадонну.Как только ее стройная, красивая фигура в светлой юбке и темной жакетке, открывавшей блузку и регат поверх свежего воротника, торопливо вышла из вагона, как к ней подошел Ракитин и изысканно-почтительно проговорил:— Ракитин!В одной руке молодой женщины был небольшой чемоданчик, в другой — зонтик.Она сдержанно и серьезно наклонила голову и спросила:— Муж жив?— Еще жив.— Кажется, пансион близко?— Да. Позвольте вам показать дорогу…— Пожалуйста.— Дайте мне квитанцию от багажа.— Не беспокойтесь.И молодая женщина отдала квитанцию сторожу и попросила его принести багаж в пансион Шварца, и пошла рядом с Ракитиным.И ни полслова. Только “жив ли?”.“Что это за женщина?” — думал Ракитин, украдкой любуясь ею. И серьезно сказал:— Муж о моей телеграмме не знает… Он так волновался, так нетерпеливо ждал вас, что я решился известить вас о положении мужа.— Благодарю за телеграмму. Я знала об его положении.И опять продолжала идти молча.— Валерий Николаич просил предупредить вас, что он очень похудел. Он хотел подняться с постели, чтобы встретить вас, и не мог… И все-таки верит, что будет жить.Выражение чего-то мучительно скорбного залегло в глазах молодой женщины. Лицо ее стало строже и, казалось, непроницаемее.Неволина опять молчала. И только пошла скорее.Ракитин догадался не мучить женщину своими сообщениями.Он обиженно замолчал. И, стараясь скрыть одышку от скорой ходьбы, едва поспевал за молодой женщиной.“Не спешила к мужу из Петербурга, а теперь торопится!” — думал Ракитин, недовольный, что программа его изучения интересной женщины с первого же начала не исполняется, “И знает ли эта барыня, что я писатель? Читала ли меня?” — спрашивал себя Ракитин, раздраженный этой почти резкой сдержанностью молодой женщины с ним.— Вот сюда, в сад, Елена Александровна! — проговорил он довольно сдержанно.В саду было много пансионеров. Все знали, конечно, что приехала жена умирающего. И многие дамы взглянули на молодую женщину, еще более возмущенные ее красотой, изяществом и видом далеко не приниженной кающейся женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16