— Не правда ли, недурно? — спрашивал он, показывая им комнату за комнатой. — И ведь недорого?
Марья Степановна и Леночка нашли, что все очень мило и со вкусом, но, по мнению Николая, Леночка как будто недостаточно выказала восторгов, и это было ему неприятно. А Леночка в самом деле находила, что уж слишком все хорошо, а главное, предчувствовала, что Николай истратил много денег и что ему же, бедному, придется хлопотать.
— Ты, кажется, Лена, недовольна? — спросил Николай, вводя ее в спальню, разделенную перегородкой на две половины. — Вот твой уголок. Разве не хорош?
— Отлично, отлично, Коля! Слишком даже хорошо! — говорила она, оглядывая хорошенький уголок с мягкой мебелью, цветами и изящным письменным столом. — Но только зачем мне эта роскошь?
— Уж не разделяешь ли ты Васиных вкусов к студенческой обстановке? — засмеялся Николай. — Ну, так я в тебе разовью более изящные вкусы, Леночка! — прибавил он и в доказательство, что разовьет, обнял ее и поцеловал так нежно, что Леночка окончательно осталась довольна своим уютным уголком.
— А дорого ты за все заплатил, Коля? — спросила Марья Степановна, показываясь в дверях.
В голосе ее послышалась некоторая тревога.
— Нет, мама. Все обошлось в тысячу двести рублей.
— Однако, голубчик, недешево! — вздохнула Марья Степановна. — Ты как думаешь, Леночка?
Леночка вполне сочувствовала матери, но ответила с дипломатической тонкостью:
— Вещей, мама, много. И наконец обстановка делается раз.
Недешево! Положительно женщины не понимают толка в вещах. И без того Николай как-то нечаянно уменьшил цифру на пятьсот рублей, не желая пугать мать, а она все еще находит, что недешево.
— Что ты, мама! Даром вещей не отдают!
— А ты бы не торопился! Ты, Коля, любишь мотать деньги. Ну, да теперь Леночка тебя попридержит. Женишься — переменишься!.. Ты не сердись, голубчик, что я это говорю.
И Марья Степановна, как бы в извинение, прибавила:
— Мы бы и рады были тебе помочь лучше устроиться, но дела наши, Коля, неважные. Доходы плохие.
— Что ты, мама! Я и так ваш должник.
— Я не к тому, милый. Выдумал — должник! Считаться, что ли, вздумал! Экий ты самолюбивый мальчик. Сейчас и загорелся! — улыбнулась Марья Степановна, обнимая сына. — Я по дружбе тебе говорю. Ты ведь считать деньги не любишь, а считать их надо. Ведь мы, родной, и хотели бы, да… руки коротки! — грустно улыбнулась Марья Степановна.
— Полно, полно! Я, слава богу, и сам на ногах. Подожди, и с тобой поделюсь!
На другой же день после свадьбы Николай, отдавая жене двести рублей, проговорил:
— Вот, Лена, хозяйственная касса. Остатки от двух тысяч. Немного, а? Но ты не беспокойся! Скоро получим из редакции! Теперь ты покажи свое искусство хозяйничать, мудрец экономии, но, смотри, не очень тесни меня котлетами.
Николай засмеялся, подошел к Леночке и, целуя ее оголенную шею, проговорил:
— И какая же ты хорошенькая женщина в капоте и чепчике, Леночка! Тебе идет чепчик. Так ты гораздо лучше, чем в своем коричневом мундире, в котором бегаешь на лекции!
— Ты глупости говоришь, Коля! — проронила Леночка, вспыхивая от замечания мужа.
— Так не будешь обижать меня котлетками?
— Не бойся, не буду обижать! Ты только говори мне, что не любишь.
— И ты сердиться не станешь?
— Я? Сердиться?
Она порывисто прижалась к нему и заглянула в его лицо, веселая, радостная, свежая. Она была так счастлива в этот день в своем гнезде, которое свил ей Николай, она в эту минуту так светло глядела в глаза будущему, веря в себя, переполненная благоговейной любовью к Николаю, она так была счастлива мыслью, что теперь они будут вместе с Николаем, что она, не стесняясь, может назвать его своим мужем, другом и любовником — она что-нибудь да значит для него, — что ей казалось, будто она не заслуживает такого счастья. Тихие, радостные слезы блеснули в ее глазах, и она проговорила задушевным шепотом:
— Если бы ты только знал, как я тебя люблю и как я счастлива!
XX
С свойственной ей энергией, она вся отдалась заботам о любимом человеке. И с каким чисто женским уменьем она находила время и хозяйничать, и аккуратно посещать лекции, и бегать на Васильевский остров давать уроки. Все это она, по обыкновению, делала весело, словно бы шутя, никогда не жалуясь на усталость, с скромностью человека, никогда не занимающегося самим собой, гордясь попечениями о любимом человеке. Он не должен знать домашних забот. Это не его дело. Она так убеждена была в превосходстве Николая, что удивилась бы искренно, если бы ей сказали, что Николай не стоит ее мизинца. Каждое одобрение его радовало ее; насмешка его или порицание огорчали ее. Она волновалась, когда он был не в духе. Эгоизм самолюбивой тщеславной натуры Николая, скрывавшийся под привлекательной, изящной оболочкой, она принимала за раздражительность неоцененного таланта и, слишком любящая, не замечала в его отношениях снисходительно-покровительственной нотки человека, позволяющего любить себя и преклоняться перед собой.
А Николай был действительно в ее глазах божком. Избалованный, он принимал поклонение, как нечто должное, и втайне думал, что, женившись на Леночке, он некоторым образом приносил себя в жертву — и не такая скромная женщина достойна была связать с ним судьбу! — и что она должна быть счастлива, сделавшись его женой.
Прошло несколько месяцев, и он стал скучать. Он, конечно, уверял и себя и Леночку, что любит ее, но по вечерам убегал из дому, если к ним не приходили гости. С женой сидеть вдвоем было скучно. Очень простая она женщина, эта Леночка, и не представляла ему интереса. Ее требования от жизни были очень уж скромные, и она, думал он, не могла вполне оценить его и быть ему товарищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133