Тургенев говорил о волшебном русском языке. Но он не сказал о том, что волшебство языка родилось из этой волшебной природы и удивительных свойств человека.
А человек был удивителен и в малом и в большом: прост, ясен и доброжелателен. Прост в труде, ясен в своих размышлениях, доброжелателен в отношении к людям. Да не только к людям, а и к каждому доброму зверю, к каждому дереву.
Недаром дядя Леша все беспокоился, вздыхал и ждал дождя: уж очень пересохли леса, и как бы от любого пустого случая не вспыхнул пожар.
Когда на третий день лес затянуло с утра серой дождевой дымкой, дядя Леша радовался и бормотал:
– Дождик-то! А! Хорош дождик! А то лес как трут: того и гляди, сам загорится!
По ночам вокруг кордона трубили лоси, и дядя Леша сокрушался, что слабовато в этом году трубят, меньше стало лосей, уж очень их режут волки. И решил послать сына в Клепики к тамошним охотникам с просьбой устроить облаву на волков.
К вечеру первого дня вернулись из лесного обхода две дочери и два сына дяди Леши. Мы застали их, смущенных и взволнованных, когда они умывались на маленьком озерке рядом с избой.
Девушки неистово терли мелом и без того ослепительные зубы, а вечером вышли в горницу к чаю в шуршащих праздничных платьях, смуглые, золотоволосые. Даже опущенные ресницы не смогли скрыть блеска их глаз.
Старший сын был сдержан, очень вежлив, говорил с нами о Москве, об «Угрюм-реке» Шишкова (он только что прочел эту книгу), о своей затаенной и уже осуществившейся мечте: он уезжал на днях во Владимир учиться в лесной техникум. А младший молчал, улыбался и тихонько наигрывал на гармонике:
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист…
Девушки скоро перестали стесняться. Они сидели за столом, подпершись ладонями, жадно слушали наши разговоры и пристально смотрели на нас туманными радостными глазами. Должно быть, мы казались им пришельцами из большого, смертельно заманчивого мира, куда они рано или поздно все равно попадут.
Дня через два выяснилось, что дядя Леша с семьей не единственные обитатели этой глухой стороны.
Мы ушли далеко вниз по Пре на рыбную ловлю. Ближе к сумеркам на песчаный обрыв над рекой осторожно вышли из леса два маленьких босых мальчика. Они несмело подошли к нам, сказали: «Здравствуйте!» – и быстро сели в траву, чтобы не пугать рыбу.
– Ну, как? – шепотом просипел старший мальчик. – Клюет?
– Клюет понемногу.
Мальчики поглядели друг на друга, помолчали, потом старший ткнул младшего в бок, а младший в ответ ткнул старшего. Мальчики немного посидели неподвижно и снова толкнули друг друга.
– Вы откуда взялись?
– С выселок.
– С каких выселок?
– С Жуковских. Это в лесу. За четыре километра от дяди Леши.
– Сколько же у вас дворов на выселках?
– Два двора и есть.
– А куда вы идете?
– Да к вам.
– Как так к нам?
Мальчики фыркнули, посмотрели друг на друга и снова толкнули один другого.
– Ты скажи, – прохрипел старший.
– Нет, ты. Ты старший. А я маленький.
– Как так к нам? – снова спросил я.
– Письмо тебе принесли.
Тайна явно сгущалась.
– От кого?
– От охотника. Тоже московский. Он у нас на выселках живет.
Старший мальчик вытащил из-за пазухи записку и протянул мне. Записка была написана карандашом:
«Узнал о появлении в этих дебрях москвичей. Очень рад и очень прошу пожаловать сегодня вечером ко мне на выселки на кружку чаю». Подпись была незнакомая.
– Как вы нас здесь нашли?
– По следам. Тут недалеко. Мы километров десять всего к вам и бегли.
– Что ж вы сидели полчаса и молчали? И письма не отдавали?
– А мы заробели, – смело признался старший.
После этих слов мальчишки разом встали и побежали в лес. Младший все оглядывался на бегу и спотыкался.
Вечером мы пошли к таинственному охотнику. Захватили с собой фонарь «летучую мышь».
Ночной туман уже лег на сырую тропу. Холодная луна поднялась над чащами и поплыла своим вековечным путем. Низко летали совы. Фонарь освещал только землю: корни деревьев, траву, темные лужи. Потом впереди появилось маленькое дымное зарево, и мы вышли к двум избам, терявшимся в темноте. Около изб горели костры.
Оказалось, что жители выселок жгут костры всю ночь, чтобы отпугнуть волков.
Нас встретил сухощавый пожилой охотник, настоящий отшельник. Он напоил нас крепким чаем в пустой черной избе, куда все время старался пролезть из сенцев теленок.
Охотник оказался работником Торфяного института. Несколько лет назад он приезжал в эти места с небольшой экспедицией в поисках новых торфяных массивов, и с тех пор этот край так ему понравился, что он ездит сюда в отпуск каждую осень. Мы были, по словам охотника, первыми москвичами, попавшими в эти места за последние несколько лет«Как же было не зазвать нас к себе!
Обратно шли ночью. Глухо и жалобно кричала в болотах какая-то птица. Луна клонилась к земле. Ртутный се свет проникал в чащи, где все трубил, печально звал кого-то лось.
На кордоне горел свет в оконце: нас ждали. Дядя Леша читал за столом, нацепив железные очки, толстый календарь за 1949 год. А девушки сидели, обнявшись, на скамье около русской печки и тихонько, покачиваясь, напевали:
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни.
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни…
Я проанулся на сеновале поздней ночью. Луна зашла. Сквозь щели в тесовой крыше светились звезды. Далеко, казалось на конце земли, подвывали волки. Хорошо было, зарывшись в теплое сено, слушать звуки этой ночи, представлять себе это полесье, темные дороги, быструю и холодную реку, где на берегу крепко спят перевозчики и только. Дотлевают в тумане угли костра.
Утром мы ушли в Спас-Клепики.
1 2 3 4 5 6 7