С тех пор прошло больше двадцати лет, равных векам. Не осталось ни одного уголка страны, где бы не произошло разительных перемен. Шум исполинской стройки охватил весь Советский Союз.
Началось покорение природы. Новые моря, каналы, леса, растительность, новый климат – все это создавалось на наших глазах.
Естественно, что мне захотелось узнать, как переменился за это время тот край, где мы скитались с Гайдаром.
Лесной этот край лежал за Окой. Был поздний вечер, когда я подъехал на грузовике к наплавному мосту.
Мост только что развели. Буксир тащил против течения, хлопотливо хлопая плицами, вереницу барж. Палубы их были заставлены новыми машинами «победа».
Я вышел из кабинки и глубоко вздохнул: из-за реки лился свежий и необыкновенно пахучий воздух.
– Это клевер, – сказал мне пожилой шофер. – Тут теперь все луга засеяли клевером.
Вскоре мы уже были в этих лугах. В темноте их не было видно, но л знал, что мы погружаемся в разливы сырых, прохладных и душистых трав. Иногда на земле светилась звезда, и трудно было понять, отражается ли ее огонь в луговом озерце или просто в росе.
– Есть в этих местах, – сказал шофер, – один человек. Вам не миновать с ним познакомиться. Зовут его Тихон Чернов. Председатель здешнего райисполкома. Не слыхали?
– Нет, не слыхал.
– Замечательный человек. Совершенно новой формации. – Шофер любил выражаться научно. Мотор он называл «двигателем внутреннего сгорания», а про растительность говорил, что «флора прогрессирует на глазах». – Так, значит, не слыхали вы про Чернова?
– Я здесь двадцать лет не был. Откуда же мне его знать.
– Период довольно значительный, – согласился шофер и добавил: – Значит, вы теперь эти места не узнаете. Сейчас в наших лугах – полная экспозиция машин. Как на выставке! Чего тут только нет! Болотные фрезы, кусторезные машины, канавокопатели, сеялки для травы. Вся луговая инженерия собрана. Да и то сказать – реконструкция природы!
Шофер помолчал.
– Вот только где мы с вами заночуем в Полянах? Время позднее.
Мы решили остановиться у первого же дома, где увидим свет в окнах.
Так и сделали. Дом с двумя освещенными окнами стоял при въезде в село.
– Да это ведь школа! – радостно сказал шофер. – Тут учительница живет. Тоже, говорят, девушка новой формации.
Мы постучали. Нам открыла девушка с длинными русыми косами. Она сказала, что мы можем переночевать в пустой школе, и предложила напоить нас чаем.
От чая мы отказались, но девушка все же провела нас в свою комнату. При свете электрической лампы я взглянул на девушку и подумал, что милее ее я еще никого не встречал на свете. Особенно хороши были глаза: совершенно синие и смущенные.
На столе стояла карточка Гайдара. Я внимательно посмотрел на девушку:
– Вы меня не помните?
Девушка взглянула на меня и покачала головой.
– Ну, а Гайдара вы помните?
– Ну как же! – воскликнула девушка. – Постойте! Так это вы с ним были на «Казенной канаве»? Вот какой случай необыкновенный!
– А вы Лиза?
– Да, Лиза. Я сейчас приготовлю все-таки чай. Надо же поговорить. И брат скоро вернется из райисполкома.
– Неужели Тиша? – спросил я.
– Да, Тиша. Он у нас председателем.
– Вот мы, значит, в самую точку и врезались, – сказал с торжеством шофер.
– Прямо чудеса! – говорила Лиза, накрывая на стол и без причины смеясь. Она раскраснелась и даже задыхалась от волнения. – А Гайдар, знаете, письмо мне прислал еще тогда из Москвы. Про заколдованный клад. Я маленькая была, неграмотная. Мне это письмо Тиша читал. Он там так хорошо написал: «Мы, Лиза, клада не нашли, хотя и расспрашивали про него всех встречных птиц и зверей. А потом попался нам сивенький старичок-гриболов и сказал, что никакого клада под белым камнем нету и никогда не было, а есть на свете единственный настоящий клад – хорошее сердце. Вот ты, Лиза, и старайся, чтобы у тебя было хорошее сердце. И побольше читай». Как неудача какая, я прочту это письмо – и опять мне легко.
– Ласковое слово благотворно влияет на психику, – заметил шофер.
– Ну, а как Василий? – спросил я. – Жив?
– Нет, умер.
– А все говорил, что смолокуров смерть не берет.
– Это у него была такая присказка. Болельщик был за свой край. Все шумел, что будет здесь золотая земля. Ему бы сейчас вокруг поглядеть. Луга корчуют от кустарников, перепахивают, удобряют и уже начали засевать хорошими кормовыми травами. Теперь вы лугов не узнаете: сплошной цветник. Гидростанцию построили. И в лесах полный порядок. Весь сухостой убрали, прорубили пожарные просеки, всю, как есть, свободную землю засадили сосной. На «Казенной канаве» уже лес вытянулся – пушистые такие сосенки ростом под потолок. Стоят густо – не пройдешь.
– Тихона Ивановича забота, – заметил шофер.
– Да, Тиша много работает, – согласилась Лиза. – Он у нас с высшим образованием. Мелиоратор. А я вот учительствую. Преподаю русский язык и литературу.
Мы проговорили еще долго, но Тиша так и не пришел. Увидел я его на следующее утро в райисполкоме, в светлой комнате с только что вымытыми, сырыми полами. Солнце уже сушило полы. Окна были открыты, и за ними уходили в голубеющую дымку луга. Среди них то тут, то там сверкали слюдой озера.
Я не сразу узнал Тишу в худощавом человеке с орденом Красной Звезды, в военном кителе без погон. Он был подтянут, чисто выбрит, несмотря на то, что работал, очевидно, почти всю ночь.
Тиша – для меня он все оставался Тишей, хотя все звали его Тихоном Ивановичем, – избегал говорить о том, как он из мальчишки смолокура стал мелиоратором и председателем райисполкома. В ответ на мои расспросы он уклончиво сказал:
1 2 3 4