И возникла следующая проблема: чем заполнить этот проданный час эфирного времени. В списке у них значилось восемь имен, сплошь звезды, начиная с Грейс Мур и кончая мной. Мне удалось немного потеснить конкурентов, когда я заявил, что могу петь народные песни по-испански. Я, разумеется, не мог, но полагал, что проблем не возникнет – даром, что ли, в постели у меня латиноамериканка. Тут как раз на всех экранах появился «Пол Баньян», и я стал бешено знаменит. Все же было что-то в этой картине, сам не знаю что. Вообще, по моему мнению, по-настоящему хороших картин не существует, но эта была веселой, занятной, и ее хотелось посмотреть еще раз. Сама история – глупее не придумать, но, может, именно в силу своего идиотизма она вызывала у зрителя смех. Особенно эффектным оказался один эпизод – парад или карнавал, который устраивают за месяц до Рождества и во время которого над Бродвеем летают тысячи воздушных шаров в виде животных. Один из таких шаров представлял собой корову, и, когда веревку перерезали, он взлетел и долетел до самого Саскатчевана, где и застрял в деревьях неподалеку от лагеря лесорубов. Тут Пол Баньян, то есть я, говорит, что это сам Бейб, большой голубой бык, прилетевший с небес к ним в гости на Рождество. Он лезет на дерево и поет быку песню, верите или нет, но все это очень трогательно. Затем восходит солнце, все видят, что это вовсе не бык, а корова, лезут на дерево за Полом, готовые линчевать его за обман, но тут кто-то случайно задевает окурком шар, и он лопается с таким треском, что все деревья в округе, которые им предстояло срубить, валятся на землю, и тогда лесорубы прощают Пола и решают, что это прилетала миссис Бейб. * * * Так что на радио меня встретили с распростертыми объятиями и быстренько составили по моей подсказке программу. Она включала «Голондрину», это для панамцев, а для канадского региона – конечно же, «Мой дружок Бейб». Я сам дописал музыку, связующие куски. Запись производилась со студийным оркестром. Звучало неплохо, и все были довольны. И прежде всего я. Вы спросите, зачем мне понадобилось это радио. Затем, что они платили мне по четыре тысячи в неделю. Затем, что прекрасно ко мне относились. Затем, что меня узнали в латиноамериканских странах и я мог вернуться в Мексику, но уже в совсем ином качестве. Затем, что это просто меня забавляло. Ну и потом, я мог, наконец, послать привет капитану Коннерсу, где бы он ни находился, при условии, конечно, что он по-прежнему слушает радио. Короче, просто без всякой особой причины. Захотелось, и все. * * * Близилось 1 марта, программа выходила в эфир вот уже недели три, и я тешил себя надеждой, что сценарий для Зискина все еще не готов и что я могу забыть о Голливуде раз и навсегда, как о страшном сне. Но однажды, придя в оперу на дневное представление «Лючии», я вдруг обнаружил там посыльного с зарегистрированным письмом от Голда, в котором он требовал явиться 10 марта. Я был в тот день немного рассеян и не придал сообщению должного внимания.И не предпринял никаких шагов, лишь раздобыл адрес адвоката из «Радио-сити», который специализировался по крупным театральным делам. Три дня спустя из Гильдии киноактеров пришла телеграмма, где говорилось, что, поскольку я не обратил должного внимания на уведомление Голда и связан все еще действующим контрактом, они будут вынуждены принять соответствующие юридические меры и действовать согласно их договору с продюсером. Это в случае, конечно, если я не предприму срочных шагов по исправлению ситуации. Я не предпринял, вообще не обратил на это послание внимания. * * * Утром, когда я репетировал дуэт из «Травиаты» с новой сопрано под аккомпанемент пианино, в репетиционный зал вошла секретарша и сказала, что меня срочно вызывают в какую-то контору, расположенную в «Эмпайер Стейт Билдинг». Я попросил сопрано перенести наши занятия на послеобеденное время.В «Эмпайер Стейт Билдинг» меня отвели в просторные апартаменты – роскошный офис, где стены были отделаны красным деревом, а на двери висела табличка «Мистер Лютер». Мистер Лютер оказался старичком в сером визитном костюме, с розовыми, как у девушки, щечками и глазами цвета темно-синего агата. Он встал, пожал мне руку, сказал, что в восторге от моего пения, что мой Марчелло напоминает ему великого Самарко, а затем перешел к делу.– Мистер Шарп, к нам пришла бумага от некоего мистера Голда, «Рекс Голд», где они информируют, что у вас якобы заключен с ними контракт и что, если мы будем занимать вас и дальше, после десятого марта, они предпримут против нас меры, предусмотренные законом. Не знаю, какие меры он имеет в виду, но я подумал, что лучше будет вызвать вас, чтоб вы, так сказать, лично просветили меня по этому вопросу.– Вы юрист в «Метрополитен-опера»?– Отчасти. Я занимаюсь не только их делами.– Что ж… Да, у меня контракт с Голдом.– На киносъемки, полагаю?– Да.Я рассказал ему все и постарался дать понять, что с кино я покончил, невзирая на разные там контракты. Он слушал и понимающе улыбался, кивая головой, пока я объяснял ему, почему хочу петь в опере и прочее.– Да, я могу это понять. Очень хорошо вас понимаю и, безусловно, учитывая ваш успех, тысячу раз готов подумать, прежде чем предпринять какие-то шаги или дать совет, вследствие которого мы можем потерять вас в разгар сезона. Безусловно, телеграмма, не подкрепленная никакими документами, не является для нас основанием к принятию решений, к тому же мы вовсе не обязаны отвечать за нарушение условий контракта любым из наших певцов, пока дело не передадут в суд. И все же…– Да?– До того как пришло это уведомление от Голда, вы пробовали с ним как-то связаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65