Его не стало тошнить от напитка. Асканий и Лавиния сидели рядом на кровати и смотрели на него. Асканий держал ее руку и думал: «Семь дней назад она лишилась мужа. Я потерял отца, но нашел брата и Меллонию. Пока не заболел Кукушонок, мне было с кем разделить свое горе и было кому меня утешить. А кто утешал Лавинию, кроме нескольких невежественных женщин (а может, подобно ей, они вовсе не были такими невежественными, какими казались мне раньше?)».
Кукушонок открыл глаза, когда заходящее солнце, будто феникс, опустилось на одно из квадратных окон.
– Я хочу еще вина, – сказал он. Асканий посмотрел на Лавинию.
– Есть еще? – спросил он.
Она указала на сосуд с тонким вытянутым горлышком, стоявший в ногах кровати.
– Налей в чашу, – попросил он.
На этот раз Кукушонок сам смог взять ее в руки и опустошил в несколько глотков.
– Очень хорошо, – сказал он, – а теперь мы должны подумать о маме.
Асканий обхватил своего младшего брата обеими руками и когда ему показалось, что тот дрожит от холода, сжал его еще крепче, желая согреть своим теплом.
– Не плачь, – повторял Кукушонок, – я вовсе не собираюсь умирать.
И тут Асканий понял, что дрожал он, а не Кукушонок, но он не стеснялся этого даже перед Лавинией. Асканий обернулся, чтобы улыбнуться ей и поблагодарить, но Лавинии в комнате не было. Несмотря на грузную фигуру и сандалии из сыромятной кожи, она бесшумно прошла по красно-голубому изразцовому полу.
– Кто эта женщина, приносившая мне вино?
– Лавиния.
– Вдова моего отца? Но она одета, как служанка, а не как царица. Простое коричневое платье без всякой цветочной каймы. Я думал, царицы носят пурпурные одежды, окрашенные багрянкой.
– Она всегда так одевается.
– Это не имеет значения. Ей не нужен пурпур. Она очень красивая, правда?
Глава V
Асканий и Кукушонок сидели внутри Дуба Румина и с нетерпением ждали. В воздухе сильно пахло листьями, яркое дневное солнце желтым ободком окаймляло дверь. Кукушонок был еще довольно слаб, но все же у него хватало сил, чтобы не сидеть без дела в Лавинии, в то время как его мать заточена в своем дереве. Он понимал, как важно то, что они делают, и какую незаменимую роль сыграл именно он при разработке плана, целью которого являлось спасение матери и посрамление Волумны, и это придавало ему силы.
Воины Аскания остались у края Вечного Леса. Их никто не должен был увидеть, не должна была услышать трава, выследить Повеса или обнаружить дриады. В случае необходимости их позовут, затрубив в раковину тритона. Кукушонок незаметно провел Аскания к дереву, старательно обходя все поляны, где дриады любили понежиться на солнце, эти покрывала из травы, кричавшей от боли, когда ее мяли сандалиями.
Теперь они дожидались появления Помоны, которая уже в течение нескольких недель сообщала всем обитавшим в Круге дриадам, а также проходившим мимо фавнам и кентаврам, жившим далеко за пределами Круга, Повесе и даже Кукушонку день и час, когда она отправится в Дерево. («Ты не боишься Сильвана?» – спросил ее Кукушонок еще до смерти Энея, до того, как он встретил Аскания. «Моя мама – королева, – ответила девушка. – Вряд ли Румин позволит этому морщинистому старому карлику занять место Бога».)
– Что если она не придет? – спросил Асканий, который от волнения не мог спокойно сидеть на листьях.
Как большинство мужчин, привыкших действовать, а не рассуждать, он испытывал волнение, если приходилось твердо придерживаться намеченного плана, а не бросаться в бой.
– Придет, – уверенно сказал Кукушонок. Всего три дня тому назад он лежал при смерти, а сегодня ощущал приток сил от веры в себя и в успех плана, который он сам придумал. Асканий рассказал ему, что в Дерево к дриадам приходили фавны и никто, кроме Волумны и Меллонии, не знает об этом.
Кукушонок не удивился.
– Мне никогда не нравился этот Бог. Я рад, что его нет. А если его не существует, мы можем воспользоваться Деревом и похитить Помону.
– Если она придет.
– Помона уже готова к чему-то. Если бы не было Дерева, она, наверное, сама поймала бы какого-нибудь фавна, а потом заявила, что он выскочил из зарослей, набросился на нее и стал наслаждаться.
(Асканий подробно рассказал Кукушонку о сексе, и тот, вовсе не шокированный, с восторгом заявил: «Наша бабушка здорово сделала, что придумала такое. Конечно, мужчины боготворят ее. Сколько я еще должен ждать?»)
Подкупить Повесу, чтобы он не подпускал других фавнов к дереву, было нетрудно: «Доспехи – сразу; если план удастся – еще лиру, флейту и барабан. Ты один будешь как целая армия».
Помона не обманула их ожиданий. Они услышали, как она прощается с Волумной, провожавшей ее до края поля. Что именно она говорила матери, когда пила маковый настой, не смог разобрать даже Кукушонок, несмотря на свой острый слух, но они заметили появившиеся в ее голосе уверенность и вибрирующие нотки от предвкушения встречи с Богом. Она будто шла на праздник урожая, тот, который завершается оргией. Вот она пересекла поле, тихо напевая, и казалось, это пчелы (а может, осы?) жужжат вокруг нее, как вокруг смоковницы. Асканий с Кукушонком прижались к стене, укрывшись в темноте между выступами коры, дверь распахнулась, затем Помона аккуратно закрыла ее и стала устраиваться на листьях, предварительно придав им форму постели. Она сняла украшения – ножные браслеты, ожерелье, булавки с головками-пчелами, а затем выскользнула из туники, как змея из кожи, чтобы насладиться своей наготой. Яркое солнце на улице ослепило ее, иначе она заметила бы Кукушонка с Асканием и закричала раньше, чем Волумна успела отойти достаточно далеко. Наконец она увидела их, во всяком случае, Аскания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44