– Когда она проснется, я расскажу ей всю правду.
– Может быть, я ей расскажу? – усмехнулся Асканий.
– Нет, твоим методам я не доверяю.
– А жаль, – пробормотал Асканий, держась за свою ушибленную челюсть, и начал устраиваться поудобнее среди смятой и обломанной в неравной стычке виноградной лозы: фавнов было трое, они были мускулистые, но дрались не только рогами, но также дубинками и ножами. Усаживаясь, Асканий настороженно оглядывался, не появились ли муравьи, пчелы-шпионы или хитрые дриады.
– Грешно не воспользоваться. Бабушка была бы недовольна…
* * *
Но вот, пошатываясь, из подземного хода, будто из Подземного мира, вышел его отец. Нет: если судить по его лицу, он спустился с Олимпа. Наверное, так выглядел Анхис после свидания с Афродитой. Казалось, ему даже не двадцать пять, а всего лишь двадцать. Глаза его были такими же голубыми, как волосы его матери, у которых он позаимствовал цвет искрящейся морской волны.
– Отец, не нужно ничего объяснять. Ты ей все сказал.
Эней опустился на землю рядом с сыном. Он смотрел и улыбался; казалось, он видит нечто, доставляющее ему огромное наслаждение.
– Я ей понравился, – будто выдохнул Эней. – Феникс, я ей понравился.
– Я сразу понял, что ты хочешь сказать, хоть ты и бормочешь нечто невразумительное. Она тебя любит.
– Да, наверное. Она так сказала. Она очнулась от своего кошмара и обняла меня. Что мне еще оставалось делать, как не попытаться утешить ее и рассказать все о «Боге»? Мы долго разговаривали и… и она захотела родить от меня ребенка.
– А ты сделал вид, что удивлен. Я это сразу понял, еще когда мы встретили ее на берегу Тибра. Ей нужен был не мой ребенок и не ребенок Бога. Придется мне привыкать к мысли о маленьком братишке или сестренке с зелеными волосами. Знаешь, вначале я буду ревновать. Я уверен, ты его ужасно избалуешь.
– Разве я избаловал тебя?
– Ужасно.
– Может, у нее не будет ребенка. Я давно этим не занимался. После Дидоны прошло пять лет.
– Это не забывается. Все равно, что стрельба из лука. Кстати, как она? Невинна и все такое? Она действительно была невинна?
– Конечно!
– Да, для девственницы семнадцать лет – весьма немалый возраст. Наверное, ее слишком опекала мать. Кстати, ты получил удовольствие? Иногда они визжат и дергаются в самый неподходящий момент, и единственное, что приходит на ум, – по крайней мере я облегчил жизнь следующему.
– Да лишит тебя Румин дара речи за такие слова, Феникс!
Но Асканий не принял это всерьез. Он хорошо знал, когда отец сердится по-настоящему. Случалось это не чаще, чем раз в пять лет. А сейчас отцу безумно хотелось поговорить о Меллонии, но сдержанность и чувство порядочности не позволяли ему вдаваться в интимные подробности.
– А вот и не лишил. Так же как и не пришел к Меллонии. Пойдем, отец, нам пора к кораблям, а пока идем, ты, может, перестанешь быть таким скрытным. После того как я столько времени прождал, мне хочется услышать хотя бы немного о твоей победе. Надо делиться угощением с голодными, по крайней мере со своим преданным изголодавшимся сыном; у меня, между прочим, не было женщин уже целых три месяца.
– Это был свадебный пир, – спокойно ответил Эней. – Хотя ты прав в одном. Лучше нам не встречаться с дриадами. Они могут вернуться сюда, чтобы отвести Меллонию в ее дерево.
– Ей не угрожает опасность? Можно не сомневаться, что фавны, которых мы отколошматили, расскажут обо всем Повесе, а тот этой горгоне Волумне.
– Я собираюсь известить ее о том, что Меллония – моя невеста и если только с ней что-нибудь случится – дереву Волумны не избежать топора.
– Ты ее уже известил об этом, Эней, троянский убийца, соблазнитель женщин. Я повторю вопрос твоего сына. Как тебе понравилась девственница?
Волумна стояла на тропе, преграждая им путь, неподвижная, как дерево, грозная, казавшаяся раза в два выше своего небольшого роста. Асканий никогда раньше не видел эту страшную женщину, но сразу узнал по описанию Меллонии. Она не пыталась вынуть из волос смертоносную булавку-пчелу. В самой позе и взгляде было достаточно угрозы.
– Как вы, наверное, догадались, я вернулась сюда, чтобы узнать, почему задерживается Меллония. И я получила ответ.
Эней больше не был мечтательным и слегка опьяневшим от счастья влюбленным. Это был царь, и ни одна деревенская королева не могла запугать его, даже в своем лесу.
– Она моя невеста, и я взял ее с ее согласия, – ответил он спокойно, хотя его голубые глаза стали от гнева серыми, как Эгейское море при звуке рога тритона. – Я буду встречаться с ней, когда захочу, и она будет приходить ко мне на мой корабль, но если ты что-нибудь с ней сделаешь – впрочем, ты уже слышала, что тебя ждет. Это не пустые слова. Чтобы защитить Меллонию, я могу сжечь город. Я сжег уже парочку, хотя причины для этого были не столь серьезны.
– Свалить несколько деревьев – пустяковое дело для троянцев, – добавил Асканий. Ему не нравилась эта женщина. Такую сильную неприязнь он испытывал только к Дидоне. – Хоть мы и странствуем, но топоры наши остры. Боевые топоры. Некоторые доски в корпусах наших кораблей начали гнить. Как ты смотришь на то, чтобы заменить их новыми, сделанными из твоего дуба? Или сделать из его ветвей весла?
В ней было что-то паучье, вызывающее недоверие, казалось, она сейчас плюнет ядом. Она смотрела не мигая своими зелеными глазами, щеки ее начали раздуваться, будто она примеривается, накапливая во рту яд.
– Пусть эти весла приведут ваши корабли в обиталище осьминогов и акул! Ты знаешь, что мы умрем без своих деревьев.
– Но начнем мы не с этого, – сказал Асканий. – Сначала мы позабавимся с тобой и с твоими дриадами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44