Иногда она напоминала тень, что-то слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в чужое сознание. Ей всегда удавалось с точностью определять, что происходит в моей душе, зачастую лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.Однажды я задал Джули вопрос, что чувствует человек, обладающий способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:— Это удобно, когда хочется убежать от всего этого…Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в него поверить. Но я знал, что это правда, и через некоторое время задал Джули единственный вопрос:— Джули, что заставило тебя прийти сюда?Понимая, что частичным ответом стал образ, который она мне показала, Джули произнесла:— Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист, который тоже был телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем он часами расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна жизнь, и в заключение поведал о программе исследований, которые должны помочь псионам приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять участие в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.Я поведал Джули свою историю. Версия Службы Безопасности уже была всем известна, акценты расставлены, и то, что мы обсуждали, уже не имело решающего значения, как будто стало понятно, что наше общее мнение ничего не изменит. Но Джули ничего не сообщила о причине попытки самоубийства. Единственное, что она сказала, — это происходит, когда исчезают причины не делать этого. Я знал некоторые из этих причин.Она сидела рядом, глядя на дождь. Я смотрел на ее тонкий профиль и вновь пытался найти ответы на свои вопросы. Но я не пытался прочитать их в ее сознании не из-за боязни быть пойманным, а потому что знал ее отношение к подобного рода вторжениям. Я знал это и по собственному опыту. Даже теперь она стеснялась настолько, что почти не разговаривала ни с кем, кроме Зибелинга. Я не понимал, почему она все-таки проводила время со мной, но это меня радовало, и я старался оттянуть тот момент, когда наше общение закончится.— У тебя сумрачно на душе, — произнесла она. — Где ты сейчас?Джули продолжала смотреть на дождь. Она призналась как-то, что ей тяжело долго смотреть на кого-либо, так как глаза — это окна нашей души.— В Старом городе. — Я пожал плечами, сцепив руки и глядя на дождь.— Старый город. — Она закрыла глаза. — Здесь, в Куарро, его называют резервуаром. Не знаешь почему?— Нет. — Я оглянулся. — Может быть, потому, что, раз оказавшись там, ты уже не выберешься.— Рыбный резервуар, — вздохнула она, — питательный резервуар. — Джули посмотрела на свои руки; ее ногти были обкусаны. — Когда я была маленькой, отец однажды повел меня в зоомагазин. Там были сотни всяких созданий, кричащих и стремящихся ко мне всей душой; я не могла выбрать. Затем я увидела рыб — две стеклянные стены, полные рыб, прекрасных живых драгоценных камушков, и другой резервуар, заполненный наполовину. Его стены были зелеными от ила, и рыбешки на поверхности отчаянно работали жабрами или, задыхаясь, неподвижно застывали в воде, ожидая смерти. Я спросила, что происходит, и мне объяснили, что это питательный резервуар, что рыбок разводят на корм и никого не волнует, как они живут. Я подумала об их страданиях, до которых никому нет дела, и заплакала.«Давай купим их, папа, им плохо и больно». И все животные в магазине и посетители принялись причитать и плакать, потому что я завела их. Мой отец чувствовал себя униженным. — Ее голос стал жестким, она крепко сжала пальцы. — Трудная дочка опять на публике заставила краснеть своего добропорядочного отца. Он оставил меня без покупок, и у меня никогда не было домашних питомцев. — Наконец Джули посмотрела на меня. — Вот что я знаю о резервуарах… Мне всегда казалось, что если бы они знали, что я чувствую, если бы они чувствовали, они никогда бы не…Она замолчала в отчаянии, глядя куда-то в сторону. Я еще больше вжался в мягкое кресло, сгорбив плечи, и молчал. Острый край камфорной таблетки резанул меня по языку. Мы оба вздрогнули от звонка прибывшего лифта и обернулись, чтобы посмотреть, кто это. Из лифта вышел высокий мужчина средних лет; хорошо одетый, брюнет, с модной прической, удачно гармонировавшей с дорогой заколкой из золота ручной работы на застежке воротника. На нем был летний костюм, драпированный шелком пастельного тона, сидевший безупречно и явно сшитый на него. Он был почти таким же худым, как я, но обладал тем типом красоты, которая у таких мужчин сохраняется на всю жизнь.Однако от его внешности веяло холодным дыханием смерти. Джули вздрогнула, ощутив то же, что и я: незнакомец не был мертвецом, он нес смерть.— Надеюсь, не помешал, — заговорил он и, приближаясь к нам, улыбнулся. — Меня зовут Рубай.Он изящно поклонился в сторону Джули, продемонстрировав владение светскими манерами. На меня, правда, он даже не взглянул, чему я был рад.— Вы тоже псион, — тихо произнесла Джули, больше обращаясь к себе, чем к нему. Ее руки неподвижно лежали на коленях.Незнакомец кивнул:— О да! У нас имеется нечто общее.Неожиданно мне стало ясно, откуда пугающее ощущение опасности, возникшее у меня: незнакомец был недосягаем для прочтения. Но это не было похоже на ту слабую защиту, которую я обычно пытался построить: он обладал тем редчайшим талантом, о котором говорил Зибелинг, тем уровнем, достичь которого никто из нас не мог даже мечтать.— Вы участвуете в исследованиях? — В вопросе Джули слышалась смесь страха и благоговения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89