Лукресия то и дело заглядывала ему в глаза. Она, казалось, совсем забыла о Джеке Кэмбелле. Никогда бы раньше Малко не поверил, что «гринго» может так легко подружиться с боливийкой. В такси Лукресия без стеснения прижалась коленкой к его ноге. По всему было видно, что он ей нравится. Но его сейчас занимало другое.
– Хотелось бы узнать побольше о смерти этого немца. Кто бы нам мог помочь?
– Может, Хосефа? Она все знает.
– Кто это?
– Индианка. Очень богатая гадалка. Она живет возле церкви Святого Франциска, недалеко отсюда. Она все знает. Перед тем, как начать революцию, всегда приходят к ней посоветоваться.
В Боливии это – серьезная рекомендация. Они прошли вдоль Прадо, мимо украшенного колоннами здания «Комиболь».
– Все революции начинаются здесь, – сказала Лукресия. – В Ла-Пасе это единственное место, где много денег. Это «mamadera», которую передают друг другу все правительства.
Напротив, на углу авеню Камачо, находился университет. Прадо, расширяясь, уходила вверх.
Стоило Малко ускорить шаг, и ему показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Страдая от ужасного унижения, он был вынужден попросить Лукресию идти помедленнее. Юная боливийка была резва, как козочка.
– Да, тебе надо экономить силы, – иронически заметила она.
Вокруг них так и кишели «чуло», в черных круглых шляпах и с младенцами за спиной. Малко с девушкой свернули налево, в узкую и оживленную улицу Сагарнага, круто берущую вверх рядом с церковью Св. Франциска. Здесь начинался район воров и черного рынка. Здесь можно было найти все, чего не было в лавочках Ла-Паса. То и дело приходилось перешагивать через разложенные прямо на тротуаре товары. В каком-то невообразимо грязном дворе цирюльник брил клиенту бороду. Лукресия подтолкнула Малко в маленькую темную лавчонку. У входа он с удивлением остановился перед кучей каких-то странных предметов.
– Что это?
Лукресия улыбнулась:
– Зародыши ламы. Люди суеверны. Они не начнут строить дом, не зарыв под фундамент зародыша ламы...
Губастая, щекастая, заросшая волосами Хосефа приветливо разглядывала Малко с любопытством энтомолога, нашедшего невиданную бабочку. Она восседала в углу своей лавки – огромная масса жира в ворохе бесчисленных юбок: круглое, ничего не выражающее лицо. Лишь черные и очень живые глаза сверкали умом и юмором. Вокруг нее стояли банки с загадочными порошками, вперемешку с безделушками для туристов и деревянными статуэтками. Лукресия принялась болтать с толстухой на непонятном для Малко диалекте аймара. Он дернул ее за рукав.
– Спросите, что она знает о Клаусе Хейнкеле.
Девушка перевела, выслушала ответ Хосефы и, покраснев, расхохоталась.
– Она говорит, что он молодец, нашел очень красивую женщину... Чужую.
– Кто она?
– Жена фабриканта, Моника Искиердо. Она бросила мужа и ушла к немцу.
Значит, если Клаус Хейнкель мертв, неверная жена должна бы вернуться к мужу...
– Где он живет? Лукресия перевела.
– В квартале Флорида. Большая белая вилла на авеню Арекипа, напротив теннис-клуба.
– Она верит, что немец умер?
– Она говорит, что так все считают. Почему бы и ей не поверить в это?
Малко повторил адрес про себя, чтобы запомнить. Толстуха Хосефа выкопала откуда-то из-под тряпья сигарету, раскурила ее и воткнула в губы деревянной статуэтки, стоявшей за ее спиной. Сигарета каким-то чудом продолжала куриться.
Хосефа долго смотрела на нее, затем что-то сказала Лукресии. Та перевела:
– Это – бог везения. Она говорит, что тебе угрожает опасность. Пепел не белый...
Малко поблагодарил и потихоньку потянул Лукресию к выходу. Они спустились по крутой улочке.
– Поедем к этому Искиердо, – предложил Малко. – А потом я приглашаю тебя вместе пообедать.
– Я должна зайти домой, – сказала Лукресия. – У отца больное сердце, и он волнуется, когда от меня нет вестей. Если хочешь, через час встретимся в кафе «Ла-Пас», на авеню Камачо, напротив твоего отеля. Именно там готовятся все революции.
Не доходя до университета, Лукресия свернула на улицу, круто поднимавшуюся в старый город, и Малко пошел дальше один. В отеле он попросил свой ключ и тотчас вздрогнул от неприятного голоса:
– Куда вы, к черту, провалились?
Оглянувшись, он оказался носом к носу с разъяренным Джеком Кэмбеллом, разодетым в эти его ужасные зеленые брюки до щиколоток.
Малко улыбнулся, придав лицу выражение ангельской невинности:
– Я хотел отдать последние почести несчастному Клаусу Хейнкелю.
Американец внимательно посмотрел ему в глаза, не зная, как реагировать. Поняв, что Малко не шутит, он взорвался:
– Какого черта вас туда понесло, хотел бы я знать?
Малко холодно и отчужденно взглянул на него. Гнев сотрудника ЦРУ выдавал его с головой.
– Я приехал сюда из-за некоего Клауса Хейнкеля, а я человек добросовестный...
– Ведь он же умер, черт бы вас подрал. Его труп опознан.
Джек Кэмбелл так орал, что на него стали оглядываться. Малко отвел американца к низенькому столику. И затем нанес ему оглушительный удар, заявив спокойнейшим голосом:
– Вот в этом-то я как раз не уверен...
– Вы что, рехнулись? – прорычал американец. – Говорю вам, он умер. Дело закрыто.
– Вы видели его труп? – миролюбиво спросил Малко.
– А вы что, не читали «Пресенсиа»? – злобно ответил Джек Кэмбелл.
– Журналист, автор статьи, тоже не видел трупа...
Я его спрашивал. Почему вы так настаиваете на том, что Клаус Хейнкель мертв?
Джек Кэмбелл только скрипнул зубами. Глаза его вновь стали холодными. И заговорил он спокойнее:
– Мне плевать, жив этот тип или подох. В конце концов, если вы верите в привидения, это ваше личное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61