— Я не знаю человека, о котором вы говорите.
Да, дисциплина в Моссаде что надо! Почувствовав, что начала неудачно, Рашель решила сменить тон и действовать по-другому. Посреди салона кружилось несколько пар, и она промурлыкала:
— О! Как давно я не танцевала...
Малко обнял женщину и не удивился, когда она тесно прижалась к нему, глядя при этом самым невинным образом.
— Не думайте, что меня занимает только работа. В Тель-Авиве я увлекаюсь социологией, у меня есть любовники, я путешествую, одним словом, живу. И здесь я тоже хочу жить — любить, расслабляться.
Она хорошо знала, как соблазнительна, — загорелое сильное тело, правильные черты лица и явно выраженная чувственность, способная зажечь любого. Правда, Малко она не волновала. Но все же водка и тепло ее тела сделали свое дело, он расслабился, постоянно ощущая на себе внимательный и ироничный взгляд Джослин. Но передышка оказалась недолгой. Когда зазвучала третья пластинка, Рашель шепнула ему на ухо:
— Вы так и не встретили Назема Абдельхамида?
— Я не знаю, о ком вы говорите.
— Я хочу вам помочь, — горячо запротестовала Рашель. — Этот главный подонок продолжает работать на своих прежних друзей. Он-то и есть настоящий террорист. Если он дал вам улизнуть из Баальбека живым и невредимым, то только для того, чтобы завоевать ваше доверие. Теперь он наведет вас на ложный след, а сам спокойно устроит покушение. И исчезнет — уедет поправлять пошатнувшееся здоровье в Йемен или Сирию.
— Но ведь сирийцы, кажется, за ним охотятся, — заметил Малко.
Она сухо усмехнулась.
— Что за чушь! Да они все повязаны.
— Зачем в таком случае ему скрываться в Бейруте?
— Да так, ради интереса... Что же вы все-таки узнали в Баальбеке?
Малко улыбнулся ей. С прохладцей.
— Служба, на которую вы работаете, в прекрасных отношениях с Робертом Карвером. Почему бы вам не спросить у него?..
Взгляд израильтянки вспыхнул огнем:
— Настоящие наши враги — палестинцы. Даже те, кто изображает из себя миролюбцев. Это они, а не кто другой, хотят завоевать нашу землю.
— А может, эта земля и им немножко принадлежит? — заметил Малко.
Рашель не ответила, она быстро отошла от Малко, кинув на него недобрый взгляд и послав на ходу ослепительную улыбку бывшему ливанскому министру. Тревогу в Малко она все же заронила. Не случись чуда, его пребывание в Баальбеке закончилось бы трагически. За информатором Джони следили. Знал он об этом или нет? Подошла, покачивая бедрами, Джослин. Его неприятно кольнуло в сердце. Джослин все рассчитала, как компьютер. Она пригласила его только для того, чтобы он встретился с ее союзницей Рашелью. А он-то подумал...
— Можете отвезти меня в отель, — сказал он. — Я свое дело сделал.
Молодая ливанка, не отвечая, улыбнулась и опрокинула бокал водки, но он заметил, что щеки ее порозовели. Она подняла голову и тихо сказала:
— Но мы же еще не ужинали...
Джослин Сабет и Малко возвращались темной улицей. Он вслушивался в далекие разрывы бомб, доносившиеся с запада. После обмена колкостями они не сказали друг другу больше ни слова, даже во время ужина.
— Стреляют в Сук Эль-Шарб, — заметила она.
Выехали на Кольцо, черное, как печь, с блестящим от дождя покрытием.
Удивленный, Малко огляделся: вместо «Коммодора» он оказался возле дорогого особняка, где жила Джослин.
— Хочу выпить еще стаканчик, — сказала женщина. — Но я не люблю пить в одиночестве. Или мое общество нагоняет на вас тоску?
Как тут отказаться? Малко устроился на диване, а Джослин стала что-то искать в книжном шкафу. Внезапно в комнате раздался чистый звук фортепьяно. Кто бы мог догадаться, что здесь был инструмент! Джослин повернулась:
— Нравится?
— Вы прячете в книжном шкафу пианино?
Женщина рассмеялась.
— Нет. Это лазерный проигрыватель «Акай». За последние десять лет единственное стоящее достижение цивилизации. Диск не царапается, не бьется, и посторонних шумов нет. К тому же играет целых сорок минут.
Малко поднялся и увидел проигрыватель, не более громоздкий, чем кассетный плейер. Джослин налила энную порцию водки за вечер.
— Я же говорила, что мы не такие уж дикари тут, в Бейруте... Выпьете водки?
— Лучше «Перрье».
Голова его раскалывалась. После всех треволнений дня и «Столичной»...
Он лег на диван, проникаясь непривычной мягкостью звучания концерта. Джослин, сняв жакет, присоединилась к нему. Под тонкой блузкой отчетливо вырисовывались маленькие груди. Устраиваясь поудобней, она шевельнула ногами. Шелест чулок ласкал его слух. Они молча слушали музыку. Затем Джослин поставила стакан и повернулась к Малко, наслаждающемуся концертом с закрытыми глазами.
И спокойно начала расстегивать на его груди рубашку, потом покусывать сосок. Он лежал неподвижно, поддавшись действию алкоголя, музыки, успокаивающей и одновременно беспокоящей ласки женщины.
Джослин была нежной и настойчивой. Ее руки в мягком исступлении сомкнулись на нем.
Он тоже стал было поглаживать голубые вены, выступившие под белой кожей Джослин.
— Я сама, — сказала она ему сухо.
Так обрывают ребенка.
Понемногу она, как опытная гейша, соскользнула на колени. Мягкость ее рта вызвала у Малко вздох. Джослин прервалась и хрипловато произнесла:
— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Но я же могу быть и самой опытной шлюхой...
Они скатились на ковер, зажатые между низким столиком и диваном. Джослин в задравшейся до самых бедер юбке зашептала:
— Ты меня хочешь?
Она чувствовала, как его плоть с каждым мгновением все больше твердеет.
— Да.
— Так возьми меня. Прямо здесь. Немедленно.
Он неторопливо проникал в ее влажное, горячее, опытное чрево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63