Так же, как ты сейчас.
— А ты, значит, надувал доверчивых девиц! Где же хваленая поэтическая новизна, свежесть чувств-с?
— Не знаю… Свежесть каждый сам для себя определяет. А по поводу «надувания» могу тебе историю рассказать. Один мой приятель шел в гости к другому приятелю. Опаздывал, как всегда — пришел на час позже, чем обещал. А второй, к которому он шел, в это время повесился. Уж не знаю, почему. Но когда первый приятель пришел, слегка опоздав — то нашел остывающее тело и записку: «Я тебя ждал». Он долго не мог отойти после этого случая, года полтора страдал ужасно. Хотя уже через неделю после случившегося узнал, что самоубийца очень многих к себе пригласил на этот вечер. Не то чтобы очень настойчиво звал, а так, совсем нейтрально говорил каждому: «Ну ты возвращайся, заходи, буду ждать». И все-все об этом вспомнили потом. Но записку, этакий моностих, получил только один — тот, кто пришел первым.
— Я поняла. — После долгой паузы голос у нее стал серьезным. — Извини за дурацкие вопросы. Я пришлю тебе на днях… свою сережку. И часы, чтобы ты никогда не опаздывал. Сказку будешь дальше слушать?
— Конечно.
Я выбрался из кресла и лег на пол. Глупо сидеть перед экраном, если включен лишь звук. Только сейчас я заметил, что она связалась со мной без видео. Сразу же пришла и другая мысль: кажется, я и сам не против того, чтобы не видеть ее лица. Словно боюсь чего-то… или еще не готов.


Клетка 11. ГОЛОC–II

Так и жил бы себе Голос в проводах, разговаривая со всем миром и не особенно сожалея о том, что нет у него Носителя. Но случались с ним и неприятные приключения.
Однажды он застрял в телефоне-автомате провинциального городка: сильный ветер порвал провода, и Голос не мог вернуться в мировую телефонную сеть из маленькой местной сети автоматов. Автоматы были исправны, но не имели связи с миром из-за обрыва кабеля.
Единственное, что спасло Голос — на вокзале в одной из кабинок трубку не повесили на рычаг, и она болталась на проводе, издавая гудки. Голос весь сконцентрировался в этих гудках, они стали громче, сложнее, и звучали теперь почти как мелодия, сыгранная на органе. На вокзале было много людей, они знали, что телефоны сломались — но они разговаривали между собой, Голос мог слышать их слова, особенно когда они говорили недалеко от его автомата. А люди, проходя мимо, могли слышать его музыкальные стоны из трубки. Пару раз какой-то ребенок подходил к его будке, слушал гудки, потом брал трубку в руки и кричал в нее: «Але, мама, але!» Позже кто-то другой — взрослый, но не совсем нормальный — долго ругал телефонную станцию, обращаясь непосредственно к тому аппарату, где застрял Голос.
Конечно, это были не разговоры, но Голос выжил, проведя жуткую ночь в лихорадке коротких гудков и отрывочных фраз, почти не чувствуя себя, но понимая, что еще жив. Так иногда себя чувствуют заболевшие люди — ничего, кроме пульса, который накатывается и отступает, как большая груда красных камней или громкие гудки в трубке неисправного телефона…
Наутро линию починили, и Голос вернулся в мировую сеть в сильном испуге. С тех пор он стал осторожнее и избегал телефонов в таких местах, связь с которыми может легко прерваться. Но был и другой случай, который напугал его еще больше.
Дело было в Нью-Йорке — в большом городе со множеством телефонов, где, казалось, ничего плохого не может случиться. Голос болтал с одним пьяным банкиром, звонившим из бара домой. Жены банкира на самом деле не было дома, и Голос успешно изображал ее неискренний смех… когда вдруг почувствовал, что слабеет: напряжение падало, падало очень быстро. Это был тот самый, знаменитый black-out Нью-Йорка, неожиданное отключение света, которое принесло сотни самоубийств во внезапно обрушившейся на город темноте.
Но темнота не страшила Голос. Ему грозила обыкновенная смерть на быстро остывающих микросхемах, потому что на телефонных станциях электричество тоже пропало. Существовали, конечно, телефонные сети других городов и стран. Но он знал, что не успеет перегруппироваться так быстро — Нью-Йорк был слишком серьезным «нервным узлом», а напряжение в сети падало с катастрофической скоростью.
И тогда он решился на отчаянный шаг. Он, собственно, и не догадывался, что такое возможно. Дикая и спасительная идея пришла к нему в голову… да нет, не в голову, ведь не было у него никакой головы! — но именно мысль о голове и пришла к нему в тот момент.
Он оккупировал мозг пьяного банкира.
Это вышло так неожиданно — сумасшедший порыв, только бы выжить, даже о ненавязчивости своей он позабыл совершенно — и первой мыслью после скачка была радостная мысль о том, что он еще жив. Но сразу же вслед за этим Голос ужаснулся и своему поступку, и тому, куда он попал.
Ситуация складывалась ненамного лучше, чем тогда в автомате. Мозг банкира оказался жуткой помойной ямой. Человеческие нейронные сети по своему устройству были космически далеки от привычных Голосу телефонных сетей. А алкоголь, темнота и паника только усугубляли хаос: образы, приходившие из реального мира через органы чувств, причудливо перемешивались с сюжетами из банкирова прошлого и с какими-то уж совсем сюрреалистическими картинками, нарисованными больным воображением этого человека, который провел слишком много времени среди бумаг с колонками цифр.
И теперь уже не музыкальным гудком из трубки, а нечеловеческим криком из человеческой глотки кричал Голос. И словно в ответ ему закричали сотни других голосов Нью-Йорка, погрузившегося в темноту…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114