Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или
исполняет; она добра не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь
поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе.
Рассматриваемая сама по себе, она должна быть ценима несравненно выше, чем
все, что только могло бы быть когда-нибудь осуществлено ею в пользу
какой-нибудь склонности и, если угодно, даже в пользу всех склонностей,
вместе взятых. Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного
наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состоянии
достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и
оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как
применение всех средств, поскольку они в нашей власти),-то все же она
сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что
имеет в самом себе свою полную ценность. Полезность или бесплодность не
могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее. И то
и другое могло бы служить для доброй воли только своего рода обрамлением,
при помощи которого было бы удобнее ею пользоваться в повседневном обиходе
или обращать на себя внимание недостаточно сведущих людей; но ни то ни
другое не может служить для того, чтобы рекомендовать добрую волю знатокам
и определить ее ценность.
При всем том в этой идее об абсолютной ценности чистой воли, которой мы
даем оценку, не принимая в расчет какой-либо пользы, 'есть что-то столь
странное, что, несмотря на все согласие с ней даже обыденного разума, все
же необходимо возникает подозрение: быть может, только безудержное
сумасбродство скрыто лежит в основе и, быть может, мы неправильно понимаем
намерение природы, которая предназначила разум управлять нашей волей.
Попытаемся поэтому рассмотреть эту идею с этой точки зрения.
Что касается природных способностей органического существа, т. е.
целесообразно устроенного для жизни, мы принимаем за аксиому то, что в нем
нет ни одного органа для какой-нибудь цели, который не был бы самым удобным
для этой цели и наиболее соответствующим ей. Если бы в отношении существа,
обладающего разумом и волей, истинной целью природы было сохранение его,
его преуспеяние - одним словом, его счастье, то она распорядилась бы очень
плохо, возложив на его разум выполнение этого своего намерения. В самом
деле, все поступки, какие ему следует совершать для этого, и все правила
его поведения были бы предначертаны ему гораздо точнее инстинктом и с
помощью его можно было бы достигнуть указанной цели гораздо вернее, чем это
может быть когда-либо сделано при помощи разума. Если же вдобавок
покровительствуемое существо должно было быть наделено разумом, то этот
разум должен был бы служить ему только для того, чтобы размышлять о
счастливой склонности своей природы, восхищаться и радоваться ей и
благодарить за нее благодетельную причину, но не для того, чтобы подчинять
слабому и обманчивому руководству его свою способность желания и
ввязываться в намерение природы. Одним словом, природа воспрепятствовала бы
практическому применению разума и его дерзким попыткам своим слабым
пониманием измышлять план счастья и средства его достижения; природа взяла
бы на себя не только выбор целей, но и выбор самих средств и с мудрой
предусмотрительностью доверила бы и то и другое одному только инстинкту.
На самом деле мы и находим, что, чем больше просвещенный разум предается
мысли о наслаждении жизнью и счастьем, тем дальше человек от истинной
удовлетворенности. Отсюда у многих людей, и притом самых искушенных в
применении разума, если только они достаточно искренни, чтобы в этом
признаться, возникает некоторая степень мизологии, т. е. ненависть к
разуму, так как по вычислении всех выгод, которые они получают - я не скажу
от изобретения всевозможных ухищрений обычной роскоши, но даже от наук
(которые в конце концов представляются им также некоторой роскошью
рассудка),-они все же находят, что на дело навязали себе на шею только
больше тягот, а никак не выиграли в счастье. Поэтому они в конечном счете
не столько презирают, сколько завидуют той породе более простых людей,
которая гораздо больше руководствуется природным инстинктом и не дает
разуму приобретать большое влияние на их поведение. И необходимо признать,
что суждение тех, кто в значительной степени умеряет и даже сводит к нулю
хвастливые восхваления выгод, которые дает нам разум в отношении счастья и
удовлетворенности жизнью, никоим образом нельзя назвать мрачным или
неблагодарным по отношению к благости силы, правящей миром. Напротив, нужно
признать, что в основе таких суждений скрыто лежит идея другой и гораздо
более достойной цели нашего существования; именно для этой цели, а не для
счастья предназначен разум, и ее как высшее условие должны поэтому большей
частью предпочитать личным целям человека.
В самом деле, так как разум недостаточно приспособлен для того, чтобы
уверенно вести волю в отношении ее предметов и удовлетворения всех наших
потребностей (которые он сам отчасти приумножает), а к этой цели гораздо
вернее привел бы врожденный природный инстинкт и все же нам дан разум как
практическая способность, т. е. как такая, которая должна иметь влияние на
волю,- то истинное назначение его должно состоять в том, чтобы породить не
волю как средство для какой-нибудь другой цели, а добрую волю самое по
себе. Для этого непременно нужен был разум, если только природа поступала
всегда целесообразно при распределении своих даров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32