Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его
заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному
представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип)
разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать
иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и
вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к
которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную
видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого
разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним
пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более
обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал
большое значение, - это объективность видимости и необходимость
противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда,
это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в
себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что
есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его
положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность,
их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной
жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны
диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что
разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как
бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.
В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в
постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении
положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для
еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если
эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных
представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в
абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться
познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно
было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в
отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям,
не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное
изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все
еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное
мышление; а ведь [обычная ] логика, которая стала популярной благодаря
психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой
цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного
целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в
диалектическом, в нем не обнаруживалась бы.
Что касается образования и отношения индивида к логике, то я в заключение
еще отмечу, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах или
имеет двоякого рода ценность. Она нечто одно для тех, кто только приступает
к ней и вообще к наукам, и нечто другое для тех, кто возвращается к ней от
них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах
и законах сухие абстракции, случайные правила и вообще множество
обособленных друг от друга определений, показывающих лишь ценность и
значение того, что заключается в их непосредственном смысле; сначала
познание не познает в них ничего кроме них. Напротив, кто владеет
каким-нибудь языком и в то же время знает и другие языки, которые он
сопоставляет с ним, только тот и может почувствовать дух и образованность
народа в грамматике его языка; эти же правила и формы имеют теперь для него
наполненную содержанием, живую ценность. Он в состоянии через грамматику
познать выражение духа вообще - логику. Точно так же тот, кто только
приступает к науке, находит сначала в логике изолированную систему
абстракций, ограничивающуюся самой собой, не захватывающую других знаний и
наук. В сопоставлении с богатством представления о мире (Weltvorstel-lung),
с реально выступающим содержанием других наук и в сравнении с обещанием
абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа
и мира, истину, эта наука в ее абстрактном виде, в бесцветной, холодной
простоте ее чистых определений кажется скорее исполняющей все что угодно,
только не это обещание, и противостоящей этому богатству как лишенная
содержания. При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только
ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием
определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют
собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое
оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое
скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в
крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения. Другие науки
отбросили в целом метод, придерживающийся строгих правил и дающий ряд
дефиниций, аксиом, теорем и их доказательств и т. д.; так называемая
естественная логика приобретает в них силу самостоятельно и обходится без
особого, направленного на само мышление познания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55