И разум словно воск под пальцами безумья тает...
Как пахнет пылью и печалью!
Сквозь серебро давно просвечивает мерзость,
Враждуя как желанье и возможность.
И в этой битве выигравший терпит пораженье,
А проигравший - просто многократно умирает...
Серебряный звон...
И запах смерти.
Все тает словно сон,
И лишь прикосновенье...
А впрочем, это тоже сон,
Иллюзия иллюзий -
Сама жизнь...
Плешивый проснулся. Что ему снилось на этот раз, он не помнил. Лишь
на душе осталась накипь какой-то тоски, и тревожило странное
противоречивое восприятие времени - как мимолетной бесконечности.
Плешивый осторожно выглянул из бочки. Снаружи вновь безраздельно
властвовала ночь.
"Последняя ночь!" - фраза была столь многозначна, что Плешивый криво
усмехнулся и невольно поежился.
У входа в бочку, на удивление, никого не было.
Не было никого и у входа в нору вожака. Вообще деревня словно
вымерла. Было очень тихо, так тихо, что Плешивый отчетливо слышал
неравномерные гулкие удары своего усталого сердца.
"Последняя ночь! Это последняя ночь..." - Тело Плешивого, еще совсем
недавно такое сильное и ловкое, сейчас казалось большим, случайно
доставшимся с чужого плеча. Теперь у Плешивого ртутным светом горели не
только ладони, но и руки целиком, и ноги, и грудь. И огонь был тяжелым
словно сама ртуть.
Остаток сна, рваной паутиной прилипшей к лицу, бередил усталый мозг.
Паутину нельзя было увидеть - осознать, но ее присутствие создавало
невыразимый дискомфорт. Плешивый даже провел дрожащей рукой по лицу.
...серебряная паутина... серебряный звон... и запах...
"Господи, чем же это так... пахнет?!!" - Плешивый с трудом покрутил
тяжелой, будто распухшей головой, где колыхался такой же распухший мозг и
в яростной тоске подумал, что теперь незачем играть в прятки. Хотя бы с
самим собой! Плешивый мучительно сглотнул пересохшим горлом. Да, он
конечно же прекрасно знал этот запах. Это был запах тления.
"Говорят, что гниение, как химическая реакция, совершенно идентично
горению: и то и другое - окисление, лишь скорость реакции различная. Вот
только не вполне пока ясно, что является источником запаха, окружающая
обстановка или я сам?" - Плешивый медленно, шаркая непослушными ногами,
подошел к норе вожака и почти равнодушно заглянул внутрь.
В норе тьма была настолько плотной, что ее наверняка можно было
нарезать ломтями, как ржаной хлеб.
"Значит, вожак умер", - спокойно констатировал Плешивый. - "И что
теперь? Да здравствует вожак?! А что же она? Какова ее-то роль во всем
этом? Вожак обманул, он сказал, что я смогу сам ответить на все вопросы.
Да, действительно, я могу формулировать ответы, но насколько они
соответствуют истине?! Да и что это за ответы, которые лишь порождают
новые вопросы?!"
И все таки Плешивый, двигаясь как заводная кукла, почти через силу,
еще раз переступил порог норы вожака.
"Слишком долго я шел по этому пути, чтобы теперь поворачивать назад.
Ну, где же ты, ведьма?! Я до сих пор тебя не понимаю. Но уже не боюсь.
Никого! За исключением, быть может, лишь самого себя." - Плешивый не сразу
сообразил, что действительно уже достаточно долго идет никуда не
сворачивая. Достаточно для того, чтобы пройти убогую обитель вожака
насквозь.
Плешивый остановился, дыша тяжело и надсадно, словно он всю свою
недолгую жизнь - вплоть до этого момента - бежал, словно смысл всей жизни
состоял именно в этом беге, и стал ждать. Тьма с каждым вздохом отступала,
но серебристый сумрак, приходящий на смену, не приносил ожидаемого
успокоения. Тени прошлого, испуганно жавшиеся по углам, не давали реально
оценить складывающуюся обстановку. В каждой складке чудился подтекст, в
каждой тени неадекватный символ. Все это придавало происходящему
двойственный смысл, и этот смысл растворялся в многозначности
происходящего.
Плешивый стоял посреди огромного зала с зеркальными стенами, полом и
потолком. Отовсюду на него пялились многократно повторенные его
собственные отражения. Узнаваемые и нет. Отражения копирующие каждый жест,
каждый неуловимый нюанс внутренних порывов. И отражения независимые,
живущие своей самостоятельной жизнью - абсолютно чуждой оригиналу.
Были и отражения неожиданно принимавшие чужой, иногда знакомый,
облик. Например, дикий облик существа с безумным гипертрофированным
глазом, полуприкрытым жутковатой своей противоестественностью
металлической шторкой; или другого, не менее претенциозного дикого
существа беспорядочно подергивающегося и извергающего жалобы на весь мир в
УКВ-диапазоне.
Серебряный свет затопил все вокруг. Расплавленная амальгама потекла,
словно вода сквозь пальцы, словно само время неумолимо ускользающее, но
фиксирующее свой ход серебряными зарубками на висках.
Знакомые отражения оплыли, став похожими на безликие бетонные
фаллосы, стерегущие дорогу к озеру, но глубина вложенных отражений лишь
приумножилась и окрепла.
Растиражированный знакомый образ завораживал, сводил с ума. В
клонировании изображения чудилась какая-то система, какая-то непонятная
закономерность, грозящая взорвать мозг изнутри.
Зеркальный лабиринт пытался вернуть все вопросы, накопленные за
бессмысленно малый промежуток времени, которое, очевидно по ошибке,
называют человеческой жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13