она является одним из выражений противоположности между эмпирическим и более возвышенным миросозерцанием; каждая из ее антитез истинна и ложна в зависимости от той или иной точки зрения. Она в теории представляет собою то же, чем на практике являются добродетель и порок. Первая точка принадлежит науке, вторая — искусству. К первой ведет разум, ко второй — гений. Все философы стояли на одной из этих двух точек зрения. На первой — Аристотель и почти все остальные; на второй — очень немногие, зато в числе их — Платон и Кант. На первой стоит эмпиризм, но, в сущности, также и рационализм, который не представляет собою истинной противоположности первому, ибо разум принадлежит эмпирическому самосознанию в той же мере, как и чувства и рассудок, и оно поэтому одинаково удачно могло бы быть названо рациональным самосознанием или, еще лучше, познанием по закону основания; как действительная противоположность эмпиризму и рационализму, на второй точке зрения стоит истинный критицизм.Но высшее самосознание не знает ни объекта, ни субъекта: оно не стоит ни на одной из этих точек зрения, ибо и Платонова идея представляет собою объект. Но выражение его, гений, стоит на второй точке зрения. Другое же его выражение, святость, заключается в том, что созерцаешь идею мира и его не хочешь.
§ 13 Существует два способа созерцания жизни. Первый — по закону основания, по ratio, θεός, разуму. Второй созерцает идею. Первый ведет от следствий к основанию и наоборот — в бесконечность, и благодаря ему люди живут, люди ожидают, изучают и создают науки, познание которых во всяком случае относительно, т.е. всюду касается только отношения следствия к основанию, и этим путем они надеются даже достигнуть философии! Преследуя закон основания (который, подобно кобольду, дразнит их, принимая свои четыре облика, и водит за нос), они надеются достигнуть в науке удовлетворения, а в жизни счастья и бодро идут вперед; но они при этом подобны человеку, который бежит по равнине навстречу горизонту в надежде коснуться наконец облаков; и, по существу, они достигают столь же малых результатов, как и тот, кто вращает шар во все стороны и думает, что ощущает при этом его центр; они подобны даже белке в колесе. Но этим путем достигается наука, а также мудрость и опытность; это — в теоретической сфере. На практике достигают, если угодно случаю, счастья, т.е. за желанием следует удовлетворение, за ним вновь желание, и так до бесконечности.Если этот взгляд на жизнь всюду подобен горизонтально направляющейся линии, то второй взгляд мы сравним с отвесной линией, которая может пересечь первую в любой точке и покинуть ее. Ибо второй способ созерцания не следует закону основания, не представляет собою поэтому исследования, а в практическом отношении — стремления: он не идет, подобно первому, бесконечными рядами и не указывает на отдаленную цель, а везде и во всякой точке он уже у цели; он созерцает идею вещей, их что и как, а не почему; каждая точка той первой горизонтальной линии имеет для него такое же значение, как и целая бесконечная длина ее: он пересекает ее, и результатом этого пересечения является в теории искусство, на практике — добродетель.Попытки философии терпели так долго крушение потому, что ее стремились достичь на пути науки, а не искусства. Поэтому ни одно искусство не может сравниться с нею в ужаснейшем количестве вздора. Искали почему, вместо того чтобы созерцать что; стремились вдаль, вместо того чтобы схватывать всюду близкое; шли вовне по всем направлениям, вместо того чтобы идти внутрь себя, где можно решить всякую загадку. В теории поступали так же нелепо, как мы все поступаем на практике, где мы спешим от желания к удовлетворению его и опять к новому желанию и надеемся таким путем достигнуть наконец счастья, вместо того чтобы один только раз войти в самих себя, оторвать себя от воли и пребыть в более возвышенном сознании.Горизонтальная линия — это путь науки и наслаждения, отвесная — путь искусства и добродетели.Закон основания в своих четырех видах подобен урагану без начала и конца, который все срывает на своем пути; и наука тоже надменно идет своей дорогой, воображая достигнуть цели; искусство же подобно спокойному солнечному свету, которого никакой ураган не может возмутить и который сам проникает сквозь ураган. Философ никогда не должен забывать, что он занимается искусством, а не наукой. Если он хоть немного дозволит этому урагану сдвинуть себя с места, если он займется причиной и следствием, «раньше» и «позже», или начнет ткать понятия, то философия для него потеряна и место ее займут сказки. Он не должен преследовать «почему», подобно физикам, историкам и математикам, а должен созерцать лишь «что», излагать его в понятиях (которые должны быть для него тем же, что мрамор для скульптора), причем он их разъединяет, распределяет их по категориям, точно воссоздавая мир в понятиях, подобно тому как художник воссоздает его на полотне.
§ 14 Как только я перехожу в новое состояние, в новую среду, я вначале по большей части чувствую себя неудовлетворенным и раздраженным. Происходит это оттого, что прежде я мысленно обозревал новое состояние в целом, в том виде, каким мне дает его разум; теперь же действительность, полная новых объектов, воздействует на меня более живо, чем прежде, но при этом, подобно всякой действительности, оказывается скудной, и я уже требую от нее исполнения всего того, в чем отказало мне новое состояние, и я должен, именно благодаря ее живому воздействию, заниматься ею и не в состоянии приступить к обзору всего склада жизни в своем разуме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123