Довольно высокий блондин, лет сорока, с загорелым лицом и на редкость пронзительным взглядом слишком светлых голубых глаз.
- Добрый день! - поздоровался Жан. - Для меня найдется комната?
- Почему бы и нет? - сказал мужчина.
- А сколько это будет стоить? - спросил Жан.
- Это не важно...
- У меня не очень много денег...
- У меня тоже... - сказал мужчина. - Иначе меня бы здесь не было. Шестьсот франков в день?
- Но ведь этого не достаточно... - возразил Жан.
- А достаточно хорошо вам здесь и не будет, - ответил мужчина. - Меня зовут Жильбер.
- А меня - Жан.
Они пожали друг другу руки.
- Поднимайтесь и выбирайте, - предложил Жильбер. - Все номера свободны, кроме пятого и шестого.
- Три девушки, которые спускались по лестнице? - спросил Жан.
- Точно.
Жан вышел за чемоданом. В некоторых местах чемодан оказался основательно распухшим, кожа была треснута и разодрана, как будто по нему кто-то хорошо вмазал подкованным ботинком. Пожав плечами, Жан поднял его и начал подниматься по трухлявым деревянным ступеням. На него пахнуло воском и лаком. Где-то зажурчала вода. Он чувствовал себя как дома. На второй этаж вела прямая деревянная лестница, которую он радостно покорил в четыре приема.
II
Он быстро узнал их имена: Лени, Лоране и Люс. Лени - самая светлая, высокая австриячка с худыми бедрами и вызывающей грудью. Прямой нос в продолжение лба, округлый овал лица, высокомерно очерченный рот и выдающиеся скулы: скорее русская, чем немка. Лоране - брюнетка с цепким взглядом подведенных глаз. Люс - красавица, манерная и вычурная до кончиков ногтей. Каждая из них была привлекательна в своем роде; все они - и это казалось странным - были словно вылеплены по одной и той же модели Дианы-охотницы: стройные, мускулистые, до такой степени похожие на подростков, что не сразу и замечались завораживающие округлости, острые кончики которых натягивали легкую ткань черных шелковых курток. С первой же секунды Жану была объявлена война. Он даже не знал почему, но три девушки сразу отказались его воспринимать и решили сделать его пребывание невыносимым. Они его изводили, вели себя откровенно дерзко и презрительно, отклоняя любые контакты и отказывая Жану в проявлении самых элементарных знаков уважения: соль, например, или хлеб за обеденным столом никогда не передавали. Поначалу чувствуя себя неловко, Жан попытался получить от Жильбера какие-либо разъяснения, но так ничего и не добился. Жильбер жил один на втором этаже, в своем кабинете, который он покидал лишь ради постоянных горных вылазок. Пара пожилых горцев обеспечивала работу гостиницы и обслуживала постояльцев. Так и текли дни: кроме этих семи человек, не было ни души.
Он видел их очень редко, не считая встреч за ужином и завтраком. Вставали они рано, быстро снаряжались и, вооружившись лыжами и палками, уходили в горы. По вечерам возвращались с красными блестящими щеками, смертельно усталые и, перед тем как подняться к себе в номера, проводили целый час, натирая лыжи мазью - поверхность становилась шероховатой, - специально для подъемов на следующий день. Жан, немного обиженный подобным к себе отношением, не настаивал на сближении и по мере возможности старался избегать девушек. Он выходил один, выбирая обычно направление, противоположное тому, которое выбирали они. Склонов имелось предостаточно, и выбор у него был большой. В полном одиночестве он карабкался наискосок по округлым склонам, спускался по ним, выжимая из снега шелковые брызги, а из лыж орехового дерева - мягкие поскрипывания, поворачивая и скользя вдоль головокружительных обрывов, и в конце концов добирался, усталый, но счастливый, до гостиницы под сильный стук сердца и с хмельной от горного воздуха головой. Здесь он находился уже неделю и, восстановив когда-то приобретенные навыки, продолжал совершенствоваться, контролируя каждое движение, оттачивая стиль и накачивая мышцы. Время проходило быстро и незаметно; каникулы да и только.
III
В то утро он вышел очень рано, думал дойти до плато Три Сестры, чьи грандиозные очертания красовались где-то далеко у самого горизонта. В одиночестве он лез по горам, продвигался от гребня к гребню, взбирался наверх и вновь скользил вниз между неподвижными елями под грузными ватными шапками. Очередной склон прельстил его какой-то особенной крутизной. Он рванул по прямой - только ветер засвистел в ушах. Согнувшись и переместив всю тяжесть тела вперед, он мчался, оставляя за собой двойной след - прямой, как нить с веретена и Девы путь в Египет. Местами липкий снег чуть замедлял движение.
Он пролетел какой-то бугор и понял, что дальше не проедет. За бугром виднелся ров, по всей вероятности, русло ручья, по берегу которого крепенько стоял молодой ельничек. Следовало бы повернуть налево, но он спускался так быстро! Да и вообще, низ незнакомого спуска - это просто верх неосторожности! Непроизвольно он наклонился вперед и попытался проскочить между елочками, которыми был утыкан склон рва. Тот был настолько крут, что Жана занесло. Со всей скорости он налетел на торчащую ветвь, сделал отчаянное усилие объехать приближающийся ствол. Удар был такой силы, что Жана отбросило в сторону, он упал и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, то понял, что задуманный поход на этом закончился. Лыжи с обломанными кончиками были ни на что не пригодны. К тому же ужасно болела одна из лодыжек. Отодрав от металлических пластинок крепления, он попробовал кое-как перевязать ногу. Палки нашлись дальше, метрах в десяти, и, ковыляя-костыляя, он пустился в обратный путь. Пути было часов на пять-шесть.
1 2 3