В этот момент терапевт, может быть, заметит, что пациент начинает приводить в движение свои мышцы. Возможно, он сжимает кулаки или делает какое-то неожиданное движение рукой или ногой. В самовыражение вовлечена уже большая часть его целостной личности. Если раньше пациент был зажат от локтей и выше, то теперь он, в первый раз, начал двигать плечами. Вместо того, чтобы чувствовать себя раздавленным, как он часто делал, он может теперь хотеть сокрушать других, что означает, что он предпринимает первый шаг к мануальной и дентальной агрессии, к разрушению и ассимиляции.
В этом упрощенном описании можно увидеть три важные вещи. Во-первых, терапевт всегда может работать с событиями, представленными физически – актуально или в фантазии. Во-вторых, он может немедленно интегрировать то, что выходит на поверхность в течение сессии, ему не нужно оставлять незаконченные ситуации неассимилированными. Наконец, терапевт может работать с переживаниями, а не только с вербализациями и воспоминаниями. Едва ли найдется пациент в гештальт-терапии, который не сказал бы, что в течение нескольких первых сессий у него было больше переживаний, чем в течение многих месяцев анализа. Даже если сделать скидку на то, что пациенты стремятся манипулировать терапевтом посредством лести, эти замечания делаются слишком регулярно, чтобы их можно было не учитывать.
В гештальт-терапии, – как, впрочем, и в других школах, – существует проблема, состоящая в том, что пациенты приспосабляются к нашей технике. Пациент может начать манипулировать терапевтом посредством выдуманных, не имеющих отношения к делу переживаний, только чтобы доставить ему удовольствие и в то же время избежать столкновения с собственными трудностями. Тогда акцент в терапии должен переместиться от вызывания переживаний к разоблачению их подделки, терапевт должен справиться со стремлением пациента притворяться.
Мы просим пациентов выполнять домашние задания, и многие способны таким образом значительно ускорить свою терапию. Все пациенты, разумеется, полны хороших намерений, когда от них что-то требуется, и все обещают старательно выполнять задания, но многим это не удается. Как только они подходят близко к опасной зоне, – а техника сознавания предназначена как раз для этого, – они отклоняются от своей задачи тем или иным образом.
Теоретически домашнее задание так просто, что кажется невероятным, что пациент столь окольными путями избегает его. В конце концов, это может значительно сэкономить время и деньги. Но хотя невротик хочет «вылечиться», он также чувствует себя в большей безопасности и более «одетым» при сохранении своего невроза, чем без него, и он боится, что успешная терапия сбросит его в бездонную пропасть. Он готов скорее выносить те проявления, – пусть даже болезненные, ~ которые у него есть, чем перейти к другим, которых он не знает. Но по мере того, как терапия продвигается, и пациент становится способным опираться на себя во все большем количестве областей своей жизни, ему становится все легче справляться с домашними заданиями.
Домашнее задание состоит в повторном рассмотрении сессии с точки зрения систематического применения техника сознавания. Обзор того или иного рода существует в любой терапии. Некоторые пациенты помнят несколько интересных моментов сессии, некоторые реагируют на сессию – они довольны, обижены, возмущены, озадачены, подавлены. Другие забывают то, что происходило, как только выходят из консультационного кабинета.
Мы предлагаем пациентам, в соответствии с нашим общим подходом, представить себя снова в консультационном кабинете. Что он переживает? Может ли он без труда пройти всю сессию? Или обнаруживаются слепые пятна? Если так, сознает ли он эти слепые пятна, то есть чувствует ли он, что имело место нечто, смутно его беспокоящее, на что он не может ясно посмотреть? Сказал ли он терапевту все, что следовало? Может ли он сделать это сейчас, причем будучи полностью, целиком собой? Может ли он сознавать избегание и прерывание каких-либо аспектов целостного выражения – иными словами, занят ли он преимущественно своими эмоциями, или движениями, или ощущениями, или визуализациями, или словами? Говорит ли он то, что чувствует, и чувствует ли то, что говорит?
Примеры, которые я приводил, и описанные методы могут показаться очень приземленными и лишенными драматизма в сравнении с археологическими экспедициями ортодоксального анализа, который может сегодня обнаружить комплекс кастрации, завтра – остатки эдиповской ситуации, послезавтра перечислить все травматические события «первичной сцены». Но в действительности эмоциональный заряд каждой гештальт-терапевтической сессии, сколь бы ни было приземленным его содержание, очень велик.
Если эмоции, как я предполагаю, являются основной силой, энергизирующей все действия, они существуют только в жизненных ситуациях. Одна из наиболее серьезных проблем современного человека состоит в том, что он становится нечувствительным ко всему кроме из ряда вон выходящих эмоциональных реакций. В той мере, в какой он теряет чувствительность, он теряет и свободу выбора, ведущую к соответствующим действиям.
В нашем подходе к проблемам нет ничего глупого или пустого. Поскольку цель терапии состоит в том, чтобы пациент обрел способность опираться на себя, –тем средством, с помощью которого он может разрешить собственные трудности, – мы можем эффективно работать с каждой ситуацией по мере ее возникновения. В каждый момент мы можем открывать одну дверь, обдирать одну кожицу луковицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71