Мне хотелось бы просто
сказать, что Марти разбила мое сердце, но это было бы
чрезмерным упрощением. На самом деле я прошел период
страдания, соответствующий времени пребывания в тран-
шеях. Различие заключалось в том, что в траншеях я
мог ощущать себя жертвой обстоятельств; с Марти я нес
ответственность.

Что привело меня в Майами-Бич, где жила Марти,
точно сказать не могу. Когда мы жили в Южной Африке,
мне нравилось проводить отпуск в Дурбане. Обычно мы
останавливались в Конмана с видом на набережную на

океанском берегу - за гинею, которая в то время
соответствовала примерно 4 долларам. В эту оплату вхо-
дила и хорошая еда с множеством изысканных салатов.
Широкий белый песчаный пляж, и, о мой мальчик, Ин-
дийский океан! Теплые волны, зовущие погрузиться. Мно-
жество времени для чтения. Путешествие в Золуланд,
долину тысячи холмов. Путешествие с Зулу,- рикшей,
сильным негром в одежде бойца, прыгающим в воздух,
как лошадь, которая сама по себе веселится.

Конечно, ничего подобного я не нашел в Майами-Бич,
но плавание, единственный оставшийся мне спорт, тянуло
меня туда из Нью-Йорка.

Я никогда не любил Нью-Йорка с его горячей влаж-
ностью лежом и слякотью зимой, с его трудностями из-за
стояиок для машин, с его обычно ужасным исполнением
в театрах и томительными путешествиями в шумном пе-
реполненном метро. Наконец, все чаще и чаще я чувст-
вовал большое неудобство с Лорой, которая всегда ста-
вила меня в неловкое положение и в то время никогда
не употребляла хороших слов, говоря обо мне.

Это постоянно усиливало мое стремление иметь лю-
бимое дело без какого-то глубокого эмоционального ув-
лечения. Это увлечение в конц\ концов возникло в Май-
ами с Марти.
Бит Сур. Калифорния.

Дорогая Марти, когда я встретил тебя, ты <была>
прекрасна, выше всех описаний. Прямой греческий нос,
который ты позднее переделала, чтобы иметь <хорошень-
кое личико>. Когда ты это сделала, когда изменила свой
нос, ты стала иной. Ты все имела в избытке - ум,
тщеславие, холодность и страсть, жестокость и работо-
способность, безрассудство и депрессию, беспорядочность
и лояльность, презрение и энтузиазм.

Когда я говорю тебе <была>, я не совсем точен. Ты -
есть, и ты слишком жива, хотя стала более косной.
Я еще люблю тебя, а ты любишь меня без страсти, но
с довернем и пониманием.

Когда я обращаюсь к годам, прожитым с тобой, то
прежде всего всплывает - не неистовые лобзания и
даже не наши еще более неистовые схватки - но твоя
благодарность: <Ты вернул моих детей>.

Я нашел тебя подавленной, близкой к самоубийству
и разочарованной в замужестве, связанной двумя детьми,
с которыми ты утратила контакт. Я гордился, что поднял
тебя и сформировал для своих и твоих нужд. Ты любила
меня и восхищалась мной, как терапевтом, и в то же
время стала моим терапевтом, врезаясь своей безжало-
стной честностью в мою лживость.противоречивость и
манипуляции. Никогда не было потом так, как тогда,
когда каждый отдавал столько, сколько брал.

Потом я взял тебя в Европу. Париж, какие-то болез-
ненные приступы ревности с моей стороны, какие-то
дикие оргии, возбуждение, но не настоящее счастье. Это
счастье пришло в Италии. Я был так горд показать тебе
истинную красоту, как если бы я владел ею, и помог
тебе преодолеть посредственный вкус в искусстве. Ко-
нечно, мы напились допьяна.

Это исполнение <Аиды> в Вероне! Древний римский
амфитеатр, вмещающий 20-30 тысяч зрителей. Сцена?
Нет сцены. Один конец театра построен на равных ис-
полинских трехметровых подпорках, египетская часть пе-
ревезена с другого континента.

Ночь, почти мрак. Публика, освещенная тысячью све-
чей. Потом исполнение. Голоса, плывущие с захватыва-
ющей интенсивностью над нами, сквозь нас. Финал: фа-
кел, пылающие в бесконечном пространстве и умирающие
голоса, соприкасающиеся с вечностью!

Нелегко было вернуться к толкотне и суете покида-
ющей толпы. Открытый воздух оперы в Риме был арте-
фактом, ни на минуту не позволяющим забыть, что при-
сутствуешь на исполнении.

Наши ночи. Нет нужды возвращаться домой, нет страха
слишком мало спать. Последняя капля нашего ощущения
друг друга. <Сегодня ночью было превосходно> - стало
готовой фразой, но это была правда, нарастающая ин-
тенсивность бытия одного для другого. Нет слов для
описания тех "нeдeль, дилетантское заикание.

В этой жизни ничего не получаешь за так. Я должен
дорого платить за мое счастье. Вернувшись в Майами, я
все больше и больше становился собственником. Моя
ревность достигла, действительно, психотических разме-
ров. Стоило нам расстаться, а большую часть дня мы

б Ф. Перлз и др. 101

проводили вместе - и я беспокоился, несколько раз в
день ездил к тебе, проверял тебя. Я не мог сосредото-
читься ни на чем кроме: <Марти, где ты сейчас и с кем
ты?>

Так было до тех пор, пока Питер не вошел в нашу
жизнь и ты не полюбила его. Он не очень-то заботился
о тебе. Для тебя он был отдыхом от меня и от моей
пытки. Он был беззаботным, занимательным. Невозможно
было скучать в его присутствии. Он был молод и пре-
красен, я был стар и ожесточен. Усложним вопрос еще
больше: я слишком любил, да и сейчас люблю его.
Небеса разверзлись надо мной. Внешне я был оставлен
в унижении, лелея внутри дикие фантазии мести. Все
попытка порвать с тобой не имели успеха. Потом я
сделал нечто такое, что при взгляде назад кажется по-
пыткой совершить самоубийство, но без позора такого
рода малодушия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167