Если раньше я сражался, чтобы меня не посылали в такие больницы, теперь же я считал, что должен работать с самыми тяжелыми больными. Поэтому добился места в больнице Мендота, город Мэдисон, штат Висконсин. Добивался я этого по многим причинам: быть поближе к семье на Среднем Западе, работать с госпитализированными больными и быть в непосредственном контакте с Карлом Роджерсом и его группой, которая имела долгосрочный проект лечения клиент— центрированной терапией в больнице Мендота.Вхождение в группу профессионалов стало для меня решающим по многим причинам. Очень полезными оказались собрания врачей с прослушиванием записей терапевтических сеансов. Такие собрания-сессии проводились каждую неделю с 1958 по 1960 годы. Прослушивания помогали мне понять чувства пациентов, их реакцию на применяемую методику и во многом способствовали моему профессиональному росту. Я убедился, что приглашение коллег на прослушивание клинических случаев — прекрасный способ продемонстрировать свои достижения, а также воспользоваться неиссякаемым источником профессионального опыта
Случай симулянта
Обосновавшись в больнице Мендота, я начал вести мужскую палачу вновь поступивших. Мне предложили заняться пациентом, который уже неоднократно госпитализировался. Он получал пособие ветерана, так как сумел убедить военное ведомство, что пребывание в армии в течение 6 месяцев «свело его с ума». С тех пор он не работал, жизнь превратилась для него в сплошное чередование больниц для душевнобольных, причем на военном счете уж накопилось несколько тысяч долларов, которые он время от времени тратил на пустяки и недельные запои. Я начал применять клиент— центрированную терапию, но становилось все труднее с ним ладить, поскольку он был одержим идеей разрушить всю эту систему".К этому времени он написал несколько неприличных писем секретарше из администрации больницы. Когда я узнал, что он автор таких непристойных писем, я «выбросил терапию в окно» (так я сказал себе), здорово рассердился и заявил, что если он напишет хотя бы строчку в таком же духе, сам запру его в изоляторе и выброшу ключ. В запальчивости он выкрикнул: «Я не могу отвечать за свои поступки, я — душевнобольной!». Я опешил, поскольку никогда не видал, чтобы больной так явно осознавал и скрывал то, что оправдывать его поведение. Я понял, что своим «взрывом» я притупил его тщательно скрываемое чувство самоконтроля, когда под личиной душевнобольного можно было делать что угодно, когда угодно и где угодно. Мне стало ясно, то он «гарантированный больной», потерявший «чувство реальности» пациент, очень точно понявший конечную цель применяемого лечения, и что возможное «все равно не поможет» освобождало его от ответственности за свои поступки.Однако, отбросив все свои теоретические познания и рекомендации клинической литературы (которые, кстати, действительны до сих пор), я заявил: «Думаешь, что можешь не отвечать за свои действия, да? Попробуй, дружок, и увидишь еще как ответишь». Я продолжал говорить, что я плевал на него, плевал на то, может ли он нести ответственность, что он лично думает об этом, и что я заставляю его кричать. И когда после этого в течение нескольких месяцев о самой выписки из больницы он не написал таких писем, пришел к выводу, что подобные «душевнобольные» совсем не теряют «чувства реальности», наоборот, они прекрасно осознают свои действия и умно анализируют окружающие условия. От этой мысли я не пришел в восторг и отложил ее на некоторое время, подобную реакцию на происходящее я испытывал еще в некоторых клинических случаях.Трагедия повторяетсяВ 1959 году я начал консультировать 1 раз в неделю, помимо практики в больнице. Одной из самых первых консультаций стала беседа с женой одного из наших пациентов. Врачи полагали, что больной страдал паранойей в результате неверности жены, и передо мной стояла задача собрать ин формацию и выяснить истинное положение вещей. При передаче истории болезни мой коллега сказал: «Я подозреваю, что она изменяет мужу, но в беседах она отрицает это». Я отправился повидать ее в качестве консультанта. И в первый же день — это был понедельник — я проспал. Джун разбудила меня, сказав, что совсем забыла завести будильник. В спешке я оделся, уже на пороге выпил чашку кофе, впрыгнул в машину и быстро поехал в отдаленный сельский дом, где жила эта женщина. Помню, я очень волновался и все время думал о том, что я теперь консультант, что должен сделать так, чтобы беседа оказалась полезной, и все зависит теперь от меня самого.
Трагедия повторяется
В 1959 году я начал консультировать 1 раз в неделю, помимо практики в больнице. Одной из самых первых консультаций стала беседа с женой одного из наших пациентов. Врачи полагали, что больной страдал паранойей в результате неверности жены, и передо мной стояла задача собрать ин формацию и выяснить истинное положение вещей. При передаче истории болезни мой коллега сказал: «Я подозреваю, что она изменяет мужу, но в беседах она отрицает это». Я отправился повидать ее в качестве консультанта. И в первый же день — это был понедельник — я проспал. Джун разбудила меня, сказав, что совсем забыла завести будильник. В спешке я оделся, уже на пороге выпил чашку кофе, впрыгнул в машину и быстро поехал в отдаленный сельский дом, где жила эта женщина. Помню, я очень волновался и все время думал о том, что я теперь консультант, что должен сделать так, чтобы беседа оказалась полезной, и все зависит теперь от меня самого.Наш разговор происходил в гостиной. Женщина сидела напротив, на кушетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65