Терапевт провокационной терапии помогает созданию социального микрокосма несколькими путями: 1) частым доведением до сведения клиента оценок врача уважаемыми людьми, 2) обыгрыванием ситуаций, в которых юмористически показываются негативные последствия отрицательного поведения отношения клиента к общественной жизни, 3) отсылкой клиента к тем нормам поведения, которые ему известны с матриц его общественных взаимоотношений. (Плевать, что ты думаешь о себе, Балда. Важно, что другие думают о тебе. Вот что важнее всего. У меня есть целый набор мнений для тебя, но… Если бы я был на твоем месте, я бы старался избежать этого, потому что если бы ты знал, что люди действительно думают о тебе, ты бы впал в такую депрессию, из которой уже не выбрался бы).В ответ на эти сильные стимулы клиент начинает применять ряд защитных маневров, которые он привычно использует в жизни. Он начинает демонстрировать свою «самую лучшую технику» (т.е. часто используемую, но не адекватную), которую только может показать эмоционально перегруженный человек. Па сеансах их общественная функция раскрывается довольно быстро, а терапевт выбирает определенные защитные стратегии клиента, на которых фокусирует свое внимание.Клиенты приходят на сеанс со своим стереотипным мышлением, но после значительного заряда новой информации и доведения до кондиции, они начинают обобщать свои эмоциональные познания и вести себя соответственно ситуации. Один из коллег однажды выразился «Если она научится ладить с тобой, то наверняка научится и сможет поладить с мужем и семьей!» Мы не стремимся «загримировать» эмоциональную ущербность клиента, наша цель — приучить к навозу, к рогаткам и стрелам, то есть к превратностям жестокой судьбы, а, следовательно, помочь им выработать более приемлемые пути наладить социальные отношения.
Люди обладают разумом; человек — чрезвычайно логичное и понимающее существо.
Все люди, с кем я разговаривал, и кто рассказывал мне о себе, создавали мнение. Все, что мне рассказывали, находило во мне отклик, и переживания моего собственного жизненного опыта. Это подтверждается людьми, приходящими на приемы к психологу. Они были понятны. Гарри Стэк Салливан предполагает, что мы — самые человечные, нежели кто-либо; мы полагаем, что у нас гораздо больше общего, что объединяет нас, чем различий, разделяющих нас. Сравнительно легко понять другого человека, если он выкладывает все свои проблемы. За многие годы я убедился, если человек переоценивает трудности понимания другого, это происходит по нескольким причинам: 1) он должен что-то понять, хотя его не совсем поняли (если он контролирует прием информации, он контролирует и поведенческий выход), 2) у него есть политические, экономические или профессиональные причины усугублять трудности понимания других. Нет людей (даже с серьезным нарушениями психики), которых невозможно понять, они не скрытны. Если же мы считаем так, и наша реакция такова, это потому, что не мы обладаем всеми данными, необходимыми для их понимания. Так, в провокационной терапии клиентов подвергают допросу с пристрастием и классическому «третьей степени», чтобы получить необходимую для понимания информацию.
Выражение терапевтической ненависти и веселого садизма по отношению к клиенту заметно идет ему на пользу
Еще задолго до первых сеансов провокационной терапии стало ясно, что бросающаяся в глаза причина «душевной болезни» в том, что больной отвергаем и нелюбим, и это действительно так. Ясно, что если он ненавидит себя, его ненавидят другие, то это частично из-за того, что его поведение вызывает ненависть. Очевидно также, что показываемая нескрываемая терапевтом ненависть намного полезнее клиенту, чем показное и сдерживаемое приятие. Но прежде чем мы подробно поговорим об этом, примите во следующие примеры, которые, по нашему мнению, внесут больше чувства и понимания в излагаемое.(1) Август Эйчхор (1935) пишет об одном талантливом враче: после прихода в больницу у него резко снизилась активность лечения. Когда его попросили объясниться, он признался, что пытался изобразить из себя этакого здоровяка — папашу Эйчхорна, который своей любовью смягчал сердца своих деток. Тогда Эйчхорн спросил, как же молодой врач разрешал эти проблемы до прихода в его больницу, на что последний заявил, что давал «хорошенько по башке». Тогда Эйчхорн, сопоставив и оценив ситуацию с больными, разрешил врачу продолжать его практику.(2) В хронической палате группа больных занимается физзарядкой. У одного из больных сваливаются штаны до самых щиколоток (оказывается, белья на нем нет). Эйд (громко): «Эй, давай-ка наденем штаны, хорошо? (После паузы) Давай, чего ждешь?» Больной не обращает внимания. Другой больной оборачивается, тыльной сторон ладони бьет по плечу своего собрата (грубо восклицает): «Черт побери, натяни-ка свои штаны!» «Бесконтактный» больной быстро надевает и застегивает штаны.(3) Дело происходит в конце ужина. Отец торопится поехать за матерью. Дочери четыре года, она неожиданно решила проявить характер и волю:Отец (нежно): Давай, ласточка, допей молоко. Дочь (с чувством): Нет! Отец: Ну, давай, дорогая! Дочь (хныча): Нет!Отец (уговаривая): Послушай, моя золотая, молоко полезно для тебя. Ты должна его выпить.Дочь: Нет, я не хочу его.Отец (более настойчиво): Я хочу, чтобы ты выпила молоко. (Пытается увещевать): Как же ты вырастешь большой и здоровой, как твоя мама?Дочь: Не хочу быть, как мама.Отец (сжав зубы, с напором): Лучше пей это чертово молоко!Дочь (несокрушимо): Нет!Отец (ровно): Я посчитаю до трех и, если ты не начнешь пить, отшлепаю тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65