Ее огромные глаза блестели от ЛСД. Стоило ей опуститься на вторую койку, как все ее тело обмякло.
– Твою мать, как я ненавижу этот долбанный санаторий! Никто ничего не сказал. Добавить было абсолютно нечего.
Сьюзен сидела на приеме у психиатра. Это был пожилой мужчина с крашеными волосами и водянистыми глазами. Сьюзен очень нравился его голос. Мужчина говорил с легким шотландским акцентом, который навевал на Сьюзен смутные воспоминания о счастливых деньках.
– Как вы себя чувствуете, Сьюзен? Что думаете о своей жизни?
Она задумалась. Думала долго и упорно. И правда, как она себя чувствует?
– Я чувствую себя так же, как когда-то дома. Когда у меня была нормальная жизнь. Однажды я стирала белье. Я закинула в стиральную машину последнюю порцию белья и уже отошла, как вдруг заметила носок. Один грязный носок, который каким-то непонятным образом не попал в машину. В ту минуту я поняла, что жизнь пытается мне сказать: в жизни всегда что-то ускользает от тебя. Или всегда кто-то или что-то разрушает твою идиллию, твою жизнь, твое ощущение счастья.
Доктор Макфэдден внимательно посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, и улыбнулся. Она определенно нравилась ему. В каком-то роде философ, мечтательница, у которой не хватало возможностей реализовать свои мечты.
– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили?
Услышав вопрос, женщина устало вздохнула:
– А как вы считаете, доктор? Будь вы на моем месте, вы бы думали о том, что сделали?
Он на какое-то время задумался. Затем пожал плечами:
– Ну, это зависит от многих факторов. Например, от того, как вы сами относитесь к содеянному. Положительно или отрицательно?
Сьюзен улыбнулась:
– А вы тот еще старый хитрый лис. Мне стоит держать с вами ухо востро.
– В ваших устах, Сьюзен Далстон, это звучит как комплимент.
Позднее в своих записях он напишет: «Исполнена чувством вины, любви к детям, с которыми она была бы сейчас вместе, будь в этом мире хоть немного справедливости».
Венди разбудила знакомая боль, дикое жжение между ног, от которого хотелось лезть на стенку. Как бы она хотела сейчас очутиться в своей комнате с ее уютом и прохладой. Таково было наследство, которое досталось от любимого папочки, постоянное напоминание о том, что он с ней сделал. Венди иногда думала, не является ли болезнь наказанием свыше. Отец страдал этим недугом до того, как изнасиловал ее, значит, Господь не просто так наслал на него эту болезнь, – она предназначалась для Венди. Но она не могла понять за что.
Венди закрыла глаза и предалась мечтаниям. Она представляла, будто находится дома вместе с матерью, сестрами и братом. Будто ее отец погиб в какой-нибудь автокатастрофе или на пожаре, и все они счастливы, сыты и здоровы. Венди представляла, как они сидят в гостиной, едят чипсы со вкусом кетчупа, пьют крем-соду и смотрят телевизор, малышка Рози вертится в разные стороны у нее на коленях.
Иногда такие дни случались и в былой жизни, когда отец проводил дни у любовницы. Тогда они чувствовали себя спокойно и счастливо, его отсутствие словно делало жизнь более реальной. Они могли наслаждаться всем в полной мере и не думать, что раздавать подзатыльники и нагоняи – единственное предназначение отца.
Их бабушка Кейт, продолжала мечтать Венди, приезжала бы к ним в гости с коробками шоколадных конфет и «летающими тарелками» из шербета для Барри, которые ранят язык своими острыми краями. Он так их любит! Бабушка разговаривала бы с ними, они бы слушали ее чудесный голос и нежные, добрые слова.
Но бабушка сейчас умирала, она даже не могла навестить их. Она догадалась, что произошло той ночью, и не смогла перенести удара. В глубине души она всегда осуждала сына, всегда знала, что он способен на мерзкие поступки, и это, насколько понимала Венди, заставляло бабушку жить с постоянным чувством стыда. В памяти Венди всплыли слова воспитательницы: «Яблоко от яблони…», но она заставила себя прогнать эти мысли прочь. Она хотела думать о чем-нибудь другом, но в эту минуту боль стала сильнее.
Венди заплакала. Боль была гораздо сильнее, чем прежде. Каждое движение отдавалось во всем теле, а жжение становилось просто невыносимым. Ее словно обдавали кипятком. Венди облизала губы пересохшим языком. Что ей действительно сейчас было нужно, так это немного льда. Лед успокаивал жжение, и боль отступала. Лед сейчас очень бы пригодился.
В комнату влетела миссис Иппен, как обычно, прилизанная волосок к волоску и застегнутая на все пуговицы своего жакета.
– Детка, тебе не кажется, что давно пора вставать?
В ее голосе слышались нотки недовольства, будто она заранее ожидала чего-то плохого от воспитанницы. Венди не хотела ее разочаровывать и потому старалась выглядеть в глазах воспитательницы как можно хуже. Она чувствовала, что миссис Иппен ждет от нее именно этого.
– Что-то я сегодня неважно себя чувствую.
Миссис Иппен внимательно посмотрела на Венди. Девочка действительно побледнела и осунулась. Было видно, что ей очень плохо.
– Что с тобой? Позвать доктора?
В ее голосе появились забота и внимание, но Венди была слишком больна, чтобы заметить это и оценить.
– Не надо. Я в порядке. Просто у меня месячные.
Миссис Иппен подозрительно посмотрела на нее:
– У тебя были месячные неделю назад. Ты сама мне говорила… – Она впилась взглядом в Венди. – Я позову доктора. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.
Именно ярые протесты Венди в конечном счете и заставили миссис Иппен позвонить доктору. Чем упорнее девочка пыталась убедить воспитательницу, что с ней все в порядке, тем больше миссис Иппен укреплялась в мысли, что доктор просто необходим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145