Только в одном, хотя и необычайном, но не патологическом состоянии дело обстоит иначе. На вершине влюбленности граница между "Я" и объектам угрожающе расплывается. Вопреки всякой очевидности, влюбленный считает "Я" и "Ты" единым целым и готов вести себя так, будто это соответствует действительности. То, что на время может устранить известная физиологическая функция, может, конечно, быть результатом и болезнетворных процессов, Из патологии нам известно большое число состояний, когда грань между "Я" и внешним миром делается ненадежной, либо границы пролагаются неверно. Таковы случаи, при которых части нашего собственного тела или даже душевной жизни наши восприятия, мысли, чувства - кажутся нам как бы чужими, не принадлежащими нашему "Я". Либо те случаи, когда на внешний мир переносится нечто порожденное или явно принадлежащее "Я". Таким образом, чувство "Я" также подвержено нарушениям, а границы "Я" неустойчивы.
Дальнейшие размышления показывают, что чувство "Я" взрослого человека не могло быть таковым с самого начала, Оно должно было пройти долгий путь развития. Понятийно это зачастую недоказуемо, но реконструируется с достаточной степенью вероятности3. Младенец еще не отличает своего "Я" от внешнего мира как источника приходящих к нему ощущений, Его постепенно обучают этому различные импульсы. Сильнейшее впечатление должно производить на него то, что одни источники возбуждения все время могут посылать ему ощущения (позже он узнает в них органы собственного тела), тогда как другие источники время от времени ускользают. Самый желанный из них- - материнская грудь, призвать которую к себе можно только настойчивым криком. Так "Я" противопоставляется некий "объект", нечто находимое "вовне", появляющееся только в результате особого действия. Дальнейшим побуждением к вычленению "Я" из массы ощущений, а тем самым к признанию внешнего мира, являются частые, многообразные и неустранимые ощущения боли и неудовольствия. К-их устранению стремится безраздельно господствующий в психике принцип удовольствия. Так возникает тенденция к отделению "Я" от всего, что может сделаться источником неудовольствия. Все это выносится вовне, а "Я" оказывается инстанцией чистого удовольствия, которому противостоит чуждый и угрожающий ему внешний мир. Границы такого примитивного "Я " - чистого удовольствия - исправляются под давлением опыта.Многое из того, что приносит удовольствие и от чего нельзя отказаться, принадлежит все же не "Я", а "объекту". И наоборот, многие страдания, от которых хотелось бы избавиться, неотделимы от ""Я", имеют внутреннее происхождение. Целенаправленная деятельность органов чувств и соответствующих умственных усилий учит человека методам различения внутреннего (принадлежащего "Я") и внешнего, пришедшего из окружающего мира. Тем самым он делает первый шаг к утверждению принципа реальности, который будет управлять дальнейшим его развитием. Такое различение, понятно, служит и практическим целям - защите от угрожающих неприятных ощущений. То обстоятельство, что "Я" способно применять для защиты от внутреннего неудовольствия те же методы, которыми оно пользуется против внешних неприятностей, является исходным пунктом некоторых серьезных психических расстройств.
Так "Я" отделяется от внешнего мира. Вернее, первоначально "Я" включает в себя все, а затем из него выделяется внешний мир. Наше нынешнее чувство ""Я" - лишь съежившийся остаток какого-то широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости "Я" от внешнего мира. Если мы примем, что это первичное чувство ""Я" в той или иной мере сохранилось в душевной жизни многих людей, то его можно признать своего рода спутником более узкого и ограниченного чувства "Я" в зрелом возрасте. Этим же объясняются представления о безграничности и связи с мировым целым, именуемые моим другам "океаническим" чувством. На вправе ли мы из остатков первоначального, существующего наряду с возникшим позже, выводить второе из первого?
Конечно, в этом не была бы ничего удивительного - ни в области душевной жизни, ни в любой иной. Мы твердо убеждены, что в животном царстве высокоразвитые виды произошли от самых низших, причем простейшие формы жизни встречаются и поныне. Гигантские динозавры вымерли, освободив место млекопитающим, но такой представитель этого вида, как крокодил, продолжает здравствовать и сегодня. Эта аналогия может показаться несколько натянутой, да и ущербной, поскольку выжившие низшие виды по большей части не являются истинными предками современных более развитых видов. Промежуточные звенья по большей части вымерли, они известны только по реконструкциям. Напротив, в душевной жизни сохранение примитивного наряду с возникшим из него и преобразованным встречается столь часто, что тут даже можно обойтись без примеров. Происходят перерывы в развитии, какая-то количественно определенная часть влечения остается неизменной, тогда как другая развивается дальше.
Мы затрагиваем тем самым общую проблему сохранения психического, еще почти не разработанную, но столь увлекательную и значимую, что даже без достаточного к тому повода уделим ей толику внимания. С тех пор, как мы преодолели заблуждение, будто обычное забывание есть разрушение следа в памяти, иначе говоря, уничтожение, мы склонны придерживаться иного взгляда. А именно, в душевной жизни ничто, раз возникнув, не исчезает, все каким-то образом сохраняется, и при известных условиях, например, в случае далеко зашедшей регрессии, может вновь всплыть на поверхность. Попробуем содержательно пояснить это на примере из другой области, В качестве такой иллюстрации возьмем развитие Вечного Города4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31