Здесь уместно вспомнить о Ф. В. Гильдебрандте (1875), который полагает, что «своеобразные особенности сновидения вообще нельзя описать иначе, как посредством „целого ряда контрастов“, которые переходят часто в противоречия» (с. 8). «Первый из этих контрастов образует, с одной стороны, полная отделенность, или замкнутость, сновидения от действительной, реальной жизни и, с другой стороны, постоянное соприкосновение их друг с другом, постоянная их взаимозависимость. Сновидение есть нечто строго отделенное от действительности, пережитой в бодрственном состоянии, так сказать, герметически замкнутое бытие, отрезанное от действительной жизни непроходимой пропастью. Оно отрывает нас от действительности, убивает в нас нормальное воспоминание о ней, переносит нас в другой мир, в другую среду, не имевшую решительно ничего общего с действительностью…» Гильдебрандт говорит далее, что во сне все бытие наше словно исчезает за «невидимой дверью». Во сне едешь, например, на остров св. Елены и привозишь живущему там Наполеону превосходный, дорогой мозельвейн. Экс-император встречает очень любезно. Чувствуешь положительно жалость, когда пробуждение разрушает интересную иллюзию. Но начинаешь сравнивать сновидение с действительностью. Виноторговцем ты никогда не был и быть не хотел. Морского путешествия не совершал и во всяком случае никогда не отправился бы на св. Елену. К Наполеону вообще не питаешь никакой симпатии, а скорее врожденную патриотическую ненависть. И вдобавок тебя не было еще на свете, когда на острове умер Наполеон. Думать о какой-либо личной привязанности нет никаких оснований. Все сновидение представляется в виде какого-то чуждого феномена, проявившегося между двумя вполне подходящими друг другу и составляющими один продолжение другого периодами (бодрственной) жизни.
«А все же, – продолжает Гилъдебрандт, – мнимое противоречие вполне правдиво и правильно. На мой взгляд, эта замкнутость и обособленность идет рука об руку с наитеснейшей связью и общностью. Мы можем сказать даже: что бы ни представляло собою сновидение, оно берет свой материал из действительности и из душевной жизни, разыгрывающейся на фоне этой действительности…
Что бы оно ни делало с ним, оно никогда не отделится от реального мира и его самые комичные и странные формы должны будут всегда черпать свой материал из того, что либо стояло перед нашими глазами в действительной жизни или же уже заняло так или иначе место в нашем бодрственном мышлении, короче говоря, из того, что мы переживали внешне или внутренне».

б) Материал сновидения. Память в сновидении.

То, что весь материал, образующий содержание сновидения, так или иначе происходит от реальных переживаний и в сновидении лишь воспроизводится, вспоминается, это, по крайней мере, должно быть признано бесспорнейшим фактом. Но было бы ошибочно полагать, что такая взаимозависимость содержания сновидения с бодрственным состоянием без всякого труда может быть констатирована поверхностным исследованием. Ее приходится отыскивать очень долго, и в целом ряде случаев она остается вообще скрытой. Причина этого заключается в целом ряде особенностей, которые обнаруживает память в сновидении и которые, хотя и всегда отмечались, однако не нашли еще себе удовлетворительного объяснения. Между тем безусловно стоит труда подробнее остановиться на них.
Прежде всего бросается в глаза то, что в содержании сновидения имеется материал, за которым по пробуждении человек отрицает принадлежность к своему кругу знаний и переживаний. Он вспоминает, что это снилось ему, но не помнит, что когда-либо пережил это. Он остается затем в неизвестности, из какого источника черпало сновидение; им овладевает искушение уверовать в самостоятельную творческую способность сновидения; но неожиданно, спустя долгое время, новое переживание переносит мнимо утерянное воспоминание на более раннее переживание и находит тем самым источник сновидения. Приходится сознаваться тогда, что в сновидении человек знал и вспомнил нечто, чего не помнил в бодрственном состоянии (Вашид утверждает также, что неоднократно было замечено, что в сновидении человек говорит свободнее и лучше на иностранном языке, чем в бодрственном состоянии).
Особенно характерный пример такого рода рассказывает Дельбеф из собственного опыта. Ему приснился двор его дома, покрытый снегом; под снегом он нашел двух полузамерзших ящериц. Любя животных, он поднял их, согрел и отнес их в нору возле стены. Туда же положил несколько листьев папоротника, который они, как он знал, очень любили. Во сне он знал название растения: Asplenium ruta muralis. Сновидение продолжалось и, к удивлению Дельбефа, показало ему двух новых зверьков, растянувшихся на остатках папоротника. Он поднял глаза на дорогу, увидел пятую, шестую ящерицу, и скоро вся дорога была усеяна ящерицами, которые направлялись все в ту же нору возле стены.
Действительные познания Дельбефа включали в себя очень мало латинских ботанических терминов: aspleni-um он совсем не знал. Но, к превеликому своему удивлению, убедился, что действительно имеется такой папоротник. Его настоящее название: Asplenium ruta muraria, – сновидение несколько исказило его. О случайном совпадении думать было трудно, и для Дельбефа так и осталось загадочным, откуда он во сне взял этот термин.
Приснилось ему все это в 1862 году; шестнадцать лет спустя философ, будучи в гостях у одного своего друга, увидел у него небольшой альбом с засушенными цветами, какие продают в Швейцарии туристам. В нем пробуждается вдруг воспоминание, он открывает альбом, находит в нем asplenium и в подписи под цветком узнает свой собственный почерк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31