«…Еще ничего не видел здесь, а завтрее или после завтрее начну все смотреть. А сколько дорогою видели, бедность в людях подлых великая».
В этих строках потомок ощутит и жало полемическое, – мол, гордитесь перед нами, лапотниками, а у самих народу сирого, голодного не меньше.
Вот, наконец, избавление… У входа королевская карета, Петр заспешил вниз. Гувернер Вильруа выбирался со старческой осторожностью, ощупывая землю подагрическими ногами. Король сердито надул щечки, оттолкнув протянутую руку дядьки, и соскочил сам, подобрав полы лазоревого жюстакора.
Мгновенное замешательство. Петр вспоминал, что полагается делать, – выйти за порог к королю или поздороваться в прихожей. Между тем откуда ни возьмись сбежалась, скопилась, обступила толпа, столь неприятная Петру со времен стрелецких возмущений.
Современники-французы напишут, как Петр разрубил стянувшую его петлю этикета, – подхватил короля на руки и вприпрыжку понесся по лестнице к себе, оставив далеко позади пыхтящего, испуганного неожиданной выходкой Вильруа. Но король, счастливый в объятиях веселого, доброго великана, звонко смеялся.
«Дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен», – написал царь Екатерине. Впоследствии он вырежет из кости рельефный портрет Людовика. Мемуары донесут до нас разговоры Петра с королем.
– Сир, вы начинаете ваше правление, а я свое заканчиваю. Надеюсь, вы подружитесь с моим наследником.
– Разве вы такой старый? У вас волосы не белые, как у дедушки.
– Не старый, сир, но у меня много работы. Я не успею сделать всего.
Мальчик оглянулся на гувернера с растерянностью, – о труде управления ему, должно быть, не напоминали.
– Прилежен ли король в ученье? – спросил царь гувернера.
Неотвязно думалось о своем наследнике. Не об Алексее. О том, которого должна дать Екатерина.
– Успехи у его величества прекрасные, – произнес Вильруа с официальным восторгом.
Куракину он признался:
– По правде, король предпочитает книгам ярмарочного полишинеля, избивающего палкой дьявола.
В отеле Ледигьер состоялась и встреча с регентом.
– Мне передали, – сказал Петр, – что с вами большой ваш друг, столь же ценный, как мой незабвенный Лефорт.
– У меня много друзей, – ответил герцог. – Вот де Ноайль, вот Сен-Симон, – начал он представлять входивших в гостиную сановников.
– А тот государственный муж, который устроил ваш союз с Англией и Голландией?
Дюбуа, державшийся поодаль, выступил вперед. Он слегка струсил. О царском любимце он имел понятие туманное, но из учтивости промямлил:
– Имя Лефорта известно всей Европе. Я не вправе сравнивать себя с ним.
– Напрасно, – ответил царь. – Поздравляю вас с мирным соглашением. Монарх не создает хороших помощников, но он возвышается благодаря им.
Дюбуа, воображавший, что он столкнется с противником, был смущен несказанно. Манеры царя показались подозрительному аббату холодными, «как климат его страны». Но записки Дюбуа, составленные отчасти с его слов, воздадут должное редким дарованиям Петра.
«Я не знаю человека, более любознательного и более восприимчивого. Он сыпал вопросами, часто обходился без переводчика и не очень обижал французский язык».
Обязательные аудиенции кончились. Петр погружается в Париж, как в море.
«Его величество ежедневно посещает публичные места и частных лиц, стремясь видеть все, что удовлетворяет его любопытство и интерес к наукам и искусствам», – сообщает «Газетт де Франс».
Газета лаконична, бесстрастна. Но за ее строками – удивленный гомон парижан, необыкновенное поведение монарха, одетого как горожанин, неистово пересекающего город во всех направлениях. Он хватает первый попавшийся экипаж, не брезгует и наемным фиакром.
Очень скоро он сбрасывает опеку церемонных маршалов, сам выбирает себе спутников.
Пришлась ему по душе остроумная беседа Сен-Симона. Царь отобедал у него запросто.
«Это был мужчина очень хорошо сложенный, худощавый, с довольно округлым лицом, высоким лбом, красивыми бровями, носом довольно коротким, но не слишком утолщенным к концу, губы имел довольно толстые, цвет кожи смуглый, прекрасные глаза – темные, живые, проницательные».
Сен-Симон опишет подробно и одежду царя – коричневый кафтан с золотыми пуговицами, часто расстегнутый, воротник простой, полотняный. Ни перчаток, ни манжет с позументом. Круглый, темный парик почти без пудры. Шляпа обычно лежит на столе в передней, – царь не носит ее.
С Куракиным хроникер на короткой ноге. «Человек вполне светский и порядочный».
Многие современники отметят ум, такт, образованность Куракина, Шафирова. Войдет в мемуары и духовник царя, прославившийся своеобразно. «Он поразил своей вместимостью, – напишет герцог Ришелье. – Дали ему для состязания одного аббата, – тот с четвертой бутылки покатился под стол. Священник взирал на это с геройским презрением».
Царь на голову выше своей свиты, – это признано всеми. Его уже сравнивают с выдающимися мужами античного мира. Очевидно, суждения о нем, о его государстве были ошибочны…
Ждали сперва, что гость устремится прежде всего в Версаль – чудо Европы, образец для подражания. Но нет, ему важнее обсерватория, модель движущихся светил, новый прибор с делениями и стержнем, позволяющий наблюдать с наивысшей точностью затмение Луны.
Куракин тем временем хлопочет на фабрике гобеленов, – царь приедет на полдня, будет вникать в дело досконально. Его величество не ограничится закупкой знаменитых изделий – он заведет сие ткачество у себя.
Заодно посол дознается, нет ли желающих наняться к царю, отправиться в Россию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161