Младший Куракин ел рассеянно. Беседа двух послов удручала его. Справляются о здоровье, о лекарствах – какую хворь чем пользовать.
– Доктор Генсиус полагает – чирьи от сырости, – сказал Куракин. – Пускал мне кровь.
– Он и вас лечит? Мне отлично помог.
«Ухо востро держать с этим лекарем, – подумал Куракин. – Зачастил к дипломатам…»
– Пилюли Генсиуса для пищеварения бесподобны, мой принц. Не пробовали?
Затем спросил, где находится царское величество. Куранты пишут – в Мекленбурге, у зятя?
– Будем ли иметь удовольствие видеть его царское величество здесь?
– Сие не исключено.
Начали штурм мясных редутов, с пушками из моркови, сельдерея, с ядрами – луковицами. Шатонеф удивился, узнав, что повар у московита не француз, а немец.
– Немцы, как англичане, ничего не понимают в еде. О, бургундское! – и маркиз ласково поглаживает бутылку родного напитка. – Теперь я убедился, мой принц, Московия просвещается.
После десерта, состоявшего из орехов в меду, пастилы, фиников, Александру велено было удалиться. На столе кофе в делфтских чашечках, расписанных синью, лианами тропиков, и пузатые фляжки с ликерами.
– Его царское величество, – сказал Куракин, – несомненно пожелает встретиться с вами.
– Я чрезвычайно польщен…
Грузное тело француза расплылось в кресле, он предался пищеварению. Ну, нет, не удастся отделаться политесами! Не для того зван.
– Между нами, господин граф… Мой суверен думает, что Франция может дать нам нечто более существенное, чем рецепт гастронома. До сих пор мы, согласитесь, далеки друг от друга.
– Боже мой! – промямлил Шатонеф. – Вы правы. Ваше гостеприимство показывает…
– Не стоит благодарности. Чем богаты… Я должен добавить, такое же мнение выражено в Берлине. Книпхаузен подтвердит вам…
– Увольте! Я отказываюсь пить с немцами.
– Не настаиваю, – смеется московит.
– Откровенно признаться, в Турции мой желудок отдыхал. Мусульмане не пьяницы, надо отдать им справедливость.
Садится на своего конька. От серьезного разговора отвиливает. Куракин отступился, даровал передышку. Пожаловался на простуду, от коей заводятся чирьи. Да, сырость виновата. Ветер западный, ненастье хлынуло от берегов Англии.
– Дай бог, чтобы англичане не помешали вам в Мардике, господин граф.
Произнес будто вскользь, разглядывая этикетку на фляге – гнома, согбенного под виноградной лозой.
Француз заморгал, заколыхался, открыл было рот, но вымолвить не успел ни слова.
– Насколько я могу судить, расширить канал несложно, – продолжал московит, повергая собеседника в смятение.
У городка Мардик, отстоящего на десять лье от Дюнкерка, – сообщалось в письме Сен-Поля, – ведутся секретные работы. По окончании канал станет доступен для кораблей с осадкой более десяти футов. Сооружается гавань для военных судов. Мирный договор, подписанный в Утрехте, нарушается.
– Мы не скрываем, – бормочет Шатонеф. – Область низменная, заливается водой…
– Это для курантов, дорогой граф. Для них – дамба от наводнений. Второй Дюнкерк, вот ради чего согнали землекопов. Будьте спокойны, я не болтлив.
Обладание секретом – то же, что козырь в игре. Шатонеф очнулся, скинул блаженное, сытое оцепенение. Теперь слушает, со вниманием слушает царского посла.
– Между нами, передаю вам то, что слышал от его величества. Мы заменим французам Швецию.
Русский лен, русская пенька, русские кожи, древесина, ворвань разве не потребны Франции? Потребны. Нужны, стало быть, и морские коммуникации, кои от англичан в опасности. Англия заставила разрушить Дюнкерк, первоклассную гавань, лучшую на западном берегу. Грудь Франции беззащитна. Карл не заступится, избит на суше и на море.
– Нам странно, что его королевское высочество…
Титул Филиппа Орлеанского вязнет в зубах. Надоедает долбить в одну точку. Нелепо чаять выгод от Карла. Сей Голиаф обращен ныне в карлика. Всей Европе ясно, сколь низко упало могущество Швеции. Великой державы, владычицы Севера, не существует, она пребудет лишь в анналах истории.
– Я благодарен вам, мой принц, за любезную новость. Я передам его королевскому высочеству соображения царского величества…
Многословие Шатонефа несносно. Ох, трудно с ним! Вельможа среднего ума, избалованный, всю жизнь гревшийся в лучах «короля-солнца». Доводы простые, практические, воспринимает туго. Покойный Людовик решал за него, вкладывал в рот готовое, – разжуй и проглоти! Радеть о пользе для государства маркиз не приучен. Превыше всего – воля короля, святая его воля.
– Его королевское высочество до сих пор не был осведомлен о добром расположении царского величества.
«И не хотел знать, – вставил Куракин про себя. – Кто мы были для Людовика? Дикари в звериных шкурах».
– Регента смутит отдаленность вашей страны…
Наконец-то обошелся без титула! Царский посол возразил, – Россия приблизилась к Франции. Расстояние до новой столицы почти такое же, как до Стокгольма.
– Помилосердствуйте! – и голос Шатонефа звучит умоляюще. – Может ли Франция покинуть старого, испытанного друга? Наши родители, давшие слово в Вестфалии…
– Прошло полвека с лишним, – поспешил сказать Куракин, дабы отвлечь от погружения в прошлое. – Шведы поделились с вами в Германии, забрав себе львиную долю. Вы получили Эльзас и шведскую гарантию. Кто теперь поддержит вас, если император снова двинет свою армию на запад? Император, ваш извечный противник…
– Боже нас упаси от войны, мой принц!
– Присоединяюсь к вам… Царь и не мыслит навлечь на вас войну. Речь может идти единственно о союзе оборонительном.
– Боюсь, и это не соблазнит регента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161