Человеку, кото-
рый стремится ретроспективно охватить огромность пре-
ступлений, трудно вообще понять их сущность. В <Медаль-
онах> Налковска пишет: <Действительность можно вы-
держать, если она не вся целиком дана в опыте. Либо дана
неоднозначно, доходит до нас фрагментарно, в обрывках
реализации. Лишь мысль о ней стремится собрать ее, оста-
новить и понять>.

Это был иной мир, столь же иной, как мир психотика.
Попадая в лагерь, узники часто переживали состояние
острой дереализации; то, что видели, казалось им нереаль-

31

человека. Чувство вины, связанное с совершенными пре-
ступлениями, уменьшается или полностью исчезает, ибо
трудно его иметь в отношении предмета (нельзя обидеть
колесико в машине) и трудно чувствовать себя виновным,
если ощущаешь себя автоматом, слепо выполняющим при-
казы. Отсутствие чувства вины не уменьшает, однако, от-
ветственности. Вольно или невольно отвечать за свои дей-
ствия и за то, что превратился в автомат, приходится.

Здесь речь никоим образом не идет о попытке умень-
шения вины военных преступников (хотя стоит обратить
внимание на полное отсутствие у них чувства вины), ни о
том, чтобы объяснить механизм, порождающий эти пре-
ступления (дело слишком сложное и все еще не прояснен-
ное). Важно привлечь внимание к опасности преступного
поведения, часто даже неумышленного, обусловленного
техническим подходом к человеку и обществу. Техничес-
кий подход к миру не следует путать с техническим про-
грессом; первый может быть опасным, второй - только
полезным.

Адольф Гавалевич в своей книге выражает убеждение,
что из <приемной газовой камеры (из блока № 7) удалось
выйти живыми только небольшой горстке тех, которые
верили в вещи "невозможные, невероятные", т. е. в то, что
"именно им удастся, несмотря ни на что, уцелеть">. <Разу-
меется, одной только веры было недостаточно. Необходи-
ма была решимость действовать в рамках реальных, хотя
и минимальных и безнадежных возможностей управлять
своим поведением. Необходимо было быть мусульмани-
ном "активным">. Автор приводит характерный пример,
показывающий, какое большое значение для того, чтобы
пережить лагерь, имели слова: <я хочу>. <Кто думал ина-
че, тот не жил. Однажды ночью один из моих товарищей,
еще в очень хорошем физическом состоянии, признался
мне: "С меня всего этого довольно, дело безнадежное, я
уже не хочу жить". Действительно, несколько часов спус-
тя его труп вынесли за стены барака>.

Не следует забывать, что еще до недавнего времени
большинство психиатров и психологов отрицало суще-

30

ствование свободной воли. Однако, в ситуации наиболь-
шего, видимо, подавления человека и унижения его досто-
инства, способность выбора, воля к жизни играли решаю-
щую роль.

И может казаться парадоксом то, что те, кто находи-
лись в экстремальной ситуации, могли еще сказать: <я
хочу> или <я не хочу>, тогда как их преследователи в
ситуации, материально и морально несравнимо лучшей,
этого сказать не могли. Подлинно живыми людьми в лаге-
ре были те, которые находились на грани смерти, а те, ко-
торые носили череп и кости на своих шапках, были не
живыми людьми, но автоматами.

Несмотря на богатую лагерную литературу, человек,
сам не переживший лагерь, не в состоянии представить
себе, что там происходило. Страдания, испытываемые
днем и ночью каждым узником, выходят за границы во-
ображения. Эта проблема привлекала внимание также и
выдающихся писателей. Например, Зофья Налковска,
принимавшая участие в Комиссии по расследованию гит-
леровских преступлений, посещала бывшие лагеря и мес-
та казней, разговаривала с бывшими узниками и свидете-
лями преступлений, запечатлела свои наблюдения в сбор-
нике очерков <Медальоны> (1946), признанном выдаю-
щимся, поразительным синтетическим документом о гит-
леровских преступлениях, занимающим особое место в
лагерной литературе. Автор отдавала себе отчет в том, что
<того, что переживали люди в гитлеровских лагерях и
тюрьмах, невозможно выразить словами>. Человеку, кото-
рый стремится ретроспективно охватить огромность пре-
ступлений, трудно вообще понять их сущность. В <Медаль-
онах> Налковска пишет: <Действительность можно вы-
держать, если она не вся целиком дана в опыте. Либо дана
неоднозначно, доходит до нас фрагментарно, в обрывках
реализации. Лишь мысль о ней стремится собрать ее, оста-
новить и понять>.

Это был иной мир, столь же иной, как мир психотика.
Попадая в лагерь, узники часто переживали состояние
острой дереализации; то, что видели, казалось им нереаль-

31

ным, как кошмарный сон, столь разительно отличался этот
мир от обычного человеческого мира. <Я подумал: это
все не может быть на самом деле, это как бы сон сна... > -
вспоминает А. Гавалевич.

Каждый психоз, особенно шизофренического типа, ос-
тавляет после себя след; человек, пройдя через него, стано-
вится уже другим человеком. Подобным образом те, кто
прошли через лагерь, стали иными людьми; им трудно
было снова приспособиться к обычной жизни. Измени-
лась - по крайней мере на какое-то время - их оценка
людей, иерархия ценностей, жизненные цели и даже лич-
ности. С другой стороны, лагерь был лишь мерилом их
выносливости. У каждого человека есть пропорция герои-
ческая, желание проверить себя: сколько могу выдержать,
на что способен. Может быть поэтому в так называемых
примитивных культурах юношей подвергают суровым ис-
пытаниям, лишь пройдя через которые, они становятся
членами группы взрослых мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113