В другое время он бы вышел подышать и помечтать, но после всех этих Франсисов и Тюдоров даже мысли об Аврелии не могли перебороть сонливости. Натянув пижаму, он бросился в постель и обнаружил, что простыни пришиты друг к другу, а внутрь, вместо начинки, положены две щетки и ветка колючего растения.
Шутки он любил и восхитился бы, будь ему полегче, но, истомившись от Веруламов, только выругался, после чего довольно долго отрывал друг от друга простыни. Ветку он бросил в угол. Засыпая, он думал о том, что утром тетке не удастся его изловить - слишком тяжела.
Разбудило его что-то вроде сильной грозы. Окончательно проснувшись, он понял, что это не гром, а храп, тоже сильный. Во всяком случае, стены дрожали как на океанском лайнере.
Услышав храп, всякий нормальный человек страстно жаждет справедливости. Арчибальд вылез из кровати, твердо решившись на самые крайние меры. В наше время полагают, что английская школа не готовит к будущей жизни. Это не так. Школьник знает, что нужно взять кусок мыла и сунуть храпящему в рот.
Скользнув к умывальнику, Арчибальд вооружился и, мягко ступая, вышел на балкон. Храпели по соседству. Надеясь, что в теплую ночь дверь открыта и там, сжимая мыло, племянник подкрался к ней и увидел, что надежда его оправдалась. За дверью, скрывая комнату, висела тяжелая гардина. Собираясь ее раздвинуть, Арчибальд услышал голос:
- Кто там?
Эффект был такой, словно башни и бойницы упали ему на голову. Вопрос задала Аврелия.
Придется признать, что на долгое, тяжкое мгновение любовь куда-то исчезла. Ну хорошо, богиня храпит - но не так же! В звуках было что-то мерзкое, что-то противное девичьей чистоте.
Но Маллинер - это Маллинер. Пусть ко сну ее нельзя применить слова того же Мильтона "как воздух, невесом", пусть он напоминает скорее об истовой пилке дров, но она, она сама по-прежнему прекрасна.
Когда он пришел к такому выводу, послышался другой голос:
- Вот что, Аврелия!
Арчибальд понял, что вопрос "Кто там?" относился не к нему, а к некой барышне, явившейся из каких-то недр.
- ВОТ ЧТО, - продолжала незнакомка, - уйми ты свою собаку. Уснуть невозможно, штукатурка сыплется.
- Прости, - отвечала Аврелия, - привыкла, не замечаю.
- В отличие от меня. Накрой его чем-нибудь.
Арчибальд дрожал как желе. Да, любовь устояла, но облегчение было столь сильным, что на какое-то время он отключился. Но тут он услышал свое имя.
- Приехал этот Арчи? - спросила подруга.
- Наверное, - отвечала Аврелия. - Телеграмма была.
- Между нами, как он тебе?
Чужих разговоров не слушают, но, вынужден признаться, молодой человек из рода, прославленного рыцарством, не исчез, а припал к занавеске. Возможность узнать правду из первых рук буквально сковала его.
- Арчи? - задумчиво переспросила Аврелия.
- Он самый. В клубе ставят семь к одному, что ты за него выйдешь.
- Почему это?
- Ну, он вокруг тебя скачет. В общем, такой вот счет - перед моим отъездом.
- Ставь на "нет", много выиграешь.
- Это точно?
- Куда уж точнее.
Арчибальд издал звук, напоминавший последнее кряканье умирающей утки. Подруга явственно удивилась.
- Ты же мне говорила, - напомнила она, - что встретила свой идеал. Ну тогда, на скачках.
Из-за гардины послышался вздох.
- Я так и думала, - сказала Аврелия. - Он мне очень понравился. Уши такие подвижные... И вообще, все говорят, что он совершеннейший душка добрый, веселый, глупый. Алджи Уилмондем-Уилмондем клялся, что он изображает курицу так, что этого одного хватит для семейного счастья.
- А он изображает?
- Нет. Пустые сплетни. Я спросила - он просто взорвался. Подозрительно, да? Потом подозрения оправдались. Сноб и зануда.
- Что ты говоришь!
- То. Смотрит так это, благоговейно. Наверное, дело в том, что я величественная. Вроде Клеопатры.
- Да, нехорошо.
- Что уж хорошего! Внешность не выбирают. Ладно, я выгляжу так, словно мечтаю о каком-нибудь шибзике, но это неправда! Мне нужен хороший спортивный парень, который обхватит меня и взревет: "Ну ты даешь, старушка!" Разыграть умеет, подстроить чего-нибудь... - И Аврелия снова вздохнула.
- Да, кстати, - сказала подруга, - если он приехал, он в той комнате?
- Вероятно, а что?
- Я ему простыни зашила.
- Это хорошо, - признала Аврелия. - Жаль, я не додумалась.
- Теперь поздно.
- Да. Но я вот что сделаю. Ты говоришь, Лизандр храпит. Суну его в то окно.
- Замечательно, - одобрила подруга. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Судя по звуку, там, внутри закрылась дверь.
Как я уже говорил, у племянника моего было не много ума, но весь, какой был, кипел. Человек, которому надо изменить всю систему ценностей, чувствует себя так, словно взобрался на Эйфелеву башню, а ее выдернули. Вернувшись к себе, Арчибальд положил мыло в мыльницу и сел на кровать, чтобы все обдумать.
Аврелия напоминала Клеопатру. И мы не преувеличим, если сравним его чувства с чувствами, которые испытал бы Марк Антоний, увидев, что царица исполняет танец под названием "Черный Зад".
Отрезвил его легкий звук шагов и недовольное ворчание, которое издает всякий бульдог с устоявшимися привычками, когда его вынут из корзины в предутренний час.
Арчибальд встал и постоял в нерешительности. Потом снизошло вдохновение. Он знал, что ему делать.
Да, друзья мои, в этот высший миг своей жизни, когда судьба его, можно сказать, висела на волоске, Арчибальд Маллинер начал свой неподражаемый номер "Курица и яйцо".
Подражание это отличали свобода и особое тепло. В нем не было яркости, свойственной Сальвини в "Отелло", пронзительностью своей оно могло напомнить Сару Сиддонс в последней сцене леди Макбет. Вначале звук мягок и слаб, в нем слышится робкая радость матери, которая поверить боится, что союз ее благословен и она, именно она, произвела на свет этот дивный эллипс, белеющий сквозь солому.
1 2 3 4