Лорд Аффенхем уже приготовился задать наводящий вопрос, чтоб выяснить истинные чувства своего собеседника, но тут за деревьями показался Шипли-холл, и мысли его мгновенно приняли новое, сентиментальное направление.
Шипли-холл возвышался на плоском лесистом холме — большой белый дом в окружении лужаек и клумб. Когда машина въехала в чугунные ворота на аллею, у лорда Аффенхема забулькало в горле, как у бульдога Джорджа при виде хорошей косточки, и чуткий Билл все понял. В девятнадцатом веке поэт Томас Мур трогательно описал чувства изгнанной из рая пери; британский землевладелец, посещающий дом, который нужда вынудила сдать богатому американцу, испытывает примерно то же.
Словно нарочно, чтобы усугубить страдания изгнанника, у дверей стоял «Ягуар» нового обитателя. Лорд Аффенхем взглянул на него косо, но тут же переборол минутную слабость, и длинная верхняя губа вновь обрела твердость.
— Бэньян здесь, — брезгливо сказал он.
— Да, это его машина.
— Если мы войдем, он захочет водить нас по дому, словно хозяин. Билл не стал поворачивать нож в ране, напоминая, что Бэньян действительно здесь хозяин, и заметил просто:
— Войти надо, иначе как я посмотрю картины?
— Успеется. Я хочу вас сам поводить. Видите дерево? В десять лет я спрятался за этим деревом и попал из лука прямо садовнику в зад. И вопил же он! Видите розарий?
Билл видел розарий.
— Здесь был прудик. Моя племянница как-то в него сверзилась — маленькая еще была — и шла третий раз шла ко дну, когда ее вытащили, всю в пиявках.
У Билла остановилось сердце. Конечно, это случилось давным-давно, она, наверное, оправилась, и все равно он содрогнулся при мысли о Джейн, тонущей в черном иле. Видимо, женщина, которую он любит, почти все годы своего становления провела под водой.
— Господи! — выговорил он.
— Насосались ее крови, как не знаю что. Помню, я тогда сказал: «Лопни кочерыжка, Энн…»
— Джейн.
— Нет, это была не Джейн. Энн, ее сестра.
Билл мгновенно потерял интерес. Он не возражал, чтоб пиявки сосали кровь — на то они и пиявки — лишь бы не из Джейн.
— Мне правда надо посмотреть картины, — сказал он. — В конце концов, за этим я и приехал.
Лорд Аффенхем подумал и нашел это разумным.
— Да, наверное. Ладно, пошли. Надеюсь, — сказал он, когда они проходили в исторические ворота мимо легендарных кустов, — что они потянут на приличную сумму, так что я смогу вернуться в Шипли и выставить этого Бэньяна. Обидно, когда тебя выкидывают из родного дома. Аффенхемы жили в Шипли не знаю с каких веков. Картины ведь дорого продаются?
— Еще как! У папы Гиша есть Ренуар, которого он рассчитывает продать за сто тысяч долларов.
— Сто тысяч долларов, — сознался лорд Аффенхем, — пришлись бы очень кстати. Ну вот мы и у цели. Проскользнем в боковую дверь, чтоб не беспокоить всяких дворецких.
Картинная галерея располагалась на втором этаже, к ней надо было подниматься по крутой дубовой лестнице. («Ох и полетел же я с нее в пятнадцать лет! Бежал от дяди Грегори, а он гнался за мной с охотничьим хлыстом, не помню уж, почему»). В данный момент она была не пуста, Мортимер Байлисс созерцал картины; во взгляде, которым он наградил непрошенных посетителей, сквозила холодная неприязнь.
— Здравствуйте, мистер Байлисс, — сказал Билл. — Хороший денек, а?
— Вас только не хватало! — с обычной своей сердечностью воскликнул тот. — Кой черт вы притащились?
— Исполняю долг, порученный мне мистером Гишем: взглянуть на картины лорда Аффенхема.
— Нда? А это что за рожа? — спросил мистер Байлисс, указуя на шестого виконта, который при виде родимых стен впал в очередной транс.
— Сам лорд Аффенхем. Решил прокатиться. Лорд Аффенхем!
— Э?
— Это мистер Мортимер Байлисс. Умирает от желания познакомиться.
Мистер Мортимер Байлисс — искусствовед.
— Что значит искусствовед? — возмущенно произнес Мортимер Байлисс.
— Извините. Я должен был сказать Искусствовед. С большой буквы.
— То-то же! — Мистер Байлисс обратил монокль на лорда Аффенхема и какое-то время созерцал его, как показалось Биллу — с жалостью. — Так значит вам принадлежит эта жуткая мазня?
Билл вздрогнул.
— Мазня?
— Ну, я погорячился. Есть вполне добротные вещи. Вы, надеюсь, понимаете, что это — подделки?
— Что?!
— Типичная румынская галерея. Кто-то спросил однажды: «Будь я подделкой, где бы я оказался?» и ему ответили «В румынской галерее». Да, это подделки, все до одной.
Лорд Аффенхем медленно вышел из комы — как раз вовремя, чтобы поймать последние слова. Он пробормотал:
— Что вы сказали? Подделки?
— Вот именно. Если хотите, могу назвать художников. Это, — продолжал мистер Байлисс, указывая на Гейнсборо, перед которым стоял, — без сомнения Уилфред Робинсон. Он писал прекрасных Гейнсборо. Констебль — Сидни Биффен.
Думаю, его средний период. Насчет Вермеера я не так уверен. Это может быть Пол Мюллер, а может быть и Ян Диркс. У них довольно сходная манера, что неудивительно, поскольку оба учились у Ван Меегрена. Ах, — с жаром воскликнул мистер Байлисс, — вот это был человек! Начинал скромно, с Де Хооха, потом дорос до Вермеера и ниже не опускался. Впрочем, и Мюллер, и Диркс тоже ничего. Вполне ничего, — снисходительно заключил он.
Лорд Аффенхем походил на человека, которого неожиданно ударило молнией.
Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ.
— Вы хотите сказать, эта дрянь ничего не стоит?
— Ну, на несколько сотен потянет, если найти любителя. — Мортимер Байлисс взглянул на часы. — Надо же, как поздно! В это время я ложусь отдохнуть перед ужином. Что ж, рад был помочь, — и с этими словами он вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42