Он объяснил, что его просто немного разморило от жары. Генри сам виноват, что не обеспечил в Эшби-холле должную прохладу.— И вообще, — продолжал он, — если человек иногда спит, ты всегда следишь, чтобы он не спал долго. Не хочу порочить твое поистине княжеское гостеприимство, Генри, я отдыхаю у тебя душой, но мой тебе совет: оставь привычку тыкать гостей пальцем под ребра, чуть они немного задремлют. Нехорошо, пойдут пересуды. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, и ты сделал это не для того, чтобы дать выход животным чувствам. Да, кажется я вижу, как под твоей непроницаемой маской вскипает речь. Можешь говорить, не таясь. Что тебя гнетет?— Где Стикни?— Вот это я как раз могу тебе сказать. За новостями о Стикни ты обратился точно по адресу. Он уехал в Лондон сразу после ланча. Цели у него две — во-первых, положить пресс-папье в надежный банковский сейф, во-вторых, посетить аукцион Сотби, где он, без сомнения, приобретет еще пресс-папье. Непонятная страсть, ты согласен? Если бы тебе или мне предложили пресс-папье, мы бы вежливо хихикнули, сказали: «Спасибо, как кстати, и как вы догадались», но по дороге домой поспешили бы выбросить его в помойку. Стикни же, напротив…Если у Генри и не выступила пена на губах, он был весьма к этому близок. Когда он наконец обрел дар речи, его манеру можно было назвать не иначе как лихорадочной.— Перестань говорить!— Конечно, если ты хочешь.— Стикни должен мне тысячу фунтов.— Ты получишь их сразу по его возвращении. Уверен, он вернется, как только в полях забелеют маргаритки.— Они нужны мне сейчас. Я идиот. Надо было забрать деньги вчера вечером.— Из-за чего такая спешка?— Из-за того, что, вернувшись, он застанет в доме пристава.Алджи должным образом изумился.— Пристава? Судебного исполнителя?— Да. По поводу денег, которые я должен Даффу и Троттеру.Алджи посерьезнел.— Это очень плохо, Генри.— Хуже некуда. Стикни обещал купить дом…— Да неужели! От всей души поздравляю!— … но мы еще не обсуждали условий. Когда он увидит пристава, то собьет цену на десять тысяч фунтов.— А зачем ему дом?— Это обитель его предков. Он — вроде как дальний родственник. Некий Стикни женился на некой Параден. Он прислал мне генеалогическое древо, которое сам составил. Поэтому я его и пригласил.— Тогда ты можешь торговаться.— Мог бы, если бы не этот чертов пристав. Возможно, Стикни все равно решит купить дом, но что мне за радость, если я отдам его почти даром? Келли говорит, когда надо торговаться, Уэнделл прижимист, как черт, и эта история с приставом ему как раз на руку. Алджи, что мне делать?В начале разговора Алджи вылез из гамака, решив, что так будет вежливее. Теперь он в задумчивости ходил взад-вперед.— Что за человек этот твой пристав? Приличный?— Что значит «приличный»?— Может сойти за гостя?Генри вздрогнул— Мне это в голову не пришло! Да, с лица он страшноват, но речь грамотная.— Тогда все просто. Представишь его как моего друга.— С ума сойти!— Полагаю, ты все больше и больше радуешься, что уговорил меня пожить в Эшби-холле.— А он согласится?— Почему нет?— Наверное, надо предложить ему десятку.— Предложи.— У меня нет десятки.— Ладно, я поговорю с ним и, если потребуется, пообещаю чаевые чуть позже. Не тревожься. Я сумею его обработать.Генри от полноты чувств похлопал племянника по спине — заметный прогресс, если вспомнить, что прежде он тыкал его под ребра.— Алджи, беру назад все свои прежние слова, что ты паразит, чума и наказание Господне.— И зараза?— И зараза. Я по-прежнему думаю, что ты должен найти работу и сам заботиться о пропитании, однако сейчас ты по-настоящему меня выручил. Только одно, — сказал Генри, когда они входили в дом, — мне придется посвятить Келли в наш план. Она видела, как пристав вручил мне бумаги. Ты со мной?— Нет, пойду искупаюсь.— Иди, купайся, — сказал Генри. — Самой милое дело в такую жару.Келли в гостиной ставила пластинку на граммофон. Генри, не теряя времени, ввел ее в курс дела.— Келли!— Да, милый?— Пристав.— Я сама из-за него извелась.— Не волнуйся, все уладилось.— Ты убил его и спрятал тело в западном флигеле?— Ничуть не хуже. Вот сценарий. Уэнделл уехал в Лондон на аукцион Сотби.— То-то я его нигде не вижу.— Когда он вернется, я представлю пристава как друга Алджи. Это все Алджи придумал. Обещал уговорить пристава, и я не сомневаюсь, уговорит. Он как-то уговорил меня вложить триста фунтов в его пьесу. Ну, нравится тебе задумка? — обеспокоено спросил он, не видя на ее лице ожидаемого проблеска радости. Лицо оставалось мрачным и напряженным. В юности на утренних спектаклях Генри видел такое выражение у целого зрительного зала, и сейчас ему сделалось кисло.Келли заметила его тревогу и поспешила бы ее развеять, не будь ситуация настолько серьезна.— Нет, милый, не нравится, — сказала она. — По-моему, задумка — дрянь. У нас на обед утка.Генри нашел ее слова загадочными.— Утка?— С горохом. Вдруг он вздумает резать ее ножом? Кто после этого поверит, что он — друг Алджи? Уэнделл наверняка заподозрит неладное. Нет, уж если выдавать его за кого-нибудь, то разве что за вице-президента по чистке ножей и ботинок.— На это он не пойдет.— Может быть, спрятать его до утра, а там ты получишь от Уэнделла чек и сможешь расплатиться? Где он?— На кухне.— Вот и скажи ему, чтобы сидел там до отбоя тревоги. Я сама пойду и скажу.Она вышла из комнаты и в скором времени возвратилась.— Его там нет. Дворецкий сказал, он вышел в заднюю дверь. Наверняка бродит где-нибудь поблизости. Пойду поищу. Да, милый, как нехорошо, что ты задолжал такую огромную сумму Даффу и Троттеру. Мне надо было тебя остановить, но ведь тогда я еще не встретила моего сладкого ангелочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46