Городская резиденция Пэттов изобиловала такими сюрпризами.
В один из углов был вделан массивный сейф, сразу бросавшийся в глаза среди книг всех видов и размеров, забивавших полки. Книги забрались даже на маленькую галерею, огибающую северную сторону зала. Туда вел коротенький лестничный марш.
Джимми посмотрел на сейф, за стальными дверцами которого, видимо, хранилась пробирка патриджита, и перенес внимание на полки. Беглый обзор не открыл ничего такого, чем можно было бы поразвлечься, пока не вернется Энн. Литературные вкусы влекли его к современным романам, а у Пэтта, по всей видимости, не было ни единой книги, написанной позднее XVIII века, да и то в основном — стихи. Джимми повернулся к письменному столу у окна, на котором тоже стояла полка с книгами более современного вида. Вытянув одну наугад, он распахнул ее.
И тут же с отвращением отбросил. Опять стихи! Этот Пэтт просто помешан на поэзии. Бросив последний взгляд на полку, Джимми приготовился нести вахту без чтения, но тут глаз зацепил имя на обложке последней книги в ряду — столь неожиданное, что он вгляделся попристальнее, не веря своим глазам.
Нет! Все правильно! Вот оно, золотыми буквами:
ЭНН ЧЕСТЕР «ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ»
В полном оцепенении Джимми взял томик. Еще и сейчас он был склонен выгораживать рыжеволосую богиню, тешась предположениями, что стихи написала ее однофамилица. Среди многих его недостатков был и такой: он терпеть не мог, прямо презирал, сентиментальную поэзию, а уж тем паче — сентиментальных поэтов, в особенности женщин. Не может быть, чтобы Энн, его Энн, полная достоинств, Энн, сумевшая вдохновить почти незнакомого человека на такое преступление, как самозванство, написала «Одинокое Сердце» или вообще стихи! Наскоро пробежав первые подвернувшиеся строфы он содрогнулся. Ну и патока! Из той муры, какой забивают журнальные страницы, когда не хватает детективных рассказов. Именно это длинноволосые идиотки читают своим дефективным дружкам в провинциальных салонах. Короче, полная гадость. Нет, не может быть, чтобы это сочинила Энн!
Но в следующий миг страшная правда оглушила его. На титульном листе вилась надпись:
Моему дорогому и любимому дяде Питеру
С любовью от автора
Энн Честер
Зал завертелся, да так, словно лучший друг ранил его нежнейшие чувства или возлюбленная огрела сзади мешком с камушками. Долю секунды он просто стоял. Преданность прекрасной Энн пошатнулась, будто он застиг ее на преступлении, разоблачившим в ней такие пороки, о которых он и не подозревал.
Но тут он заметил дату издания — и тучи рассеялись. Он снова любил свою Энн. Мерзопакостная книжка опубликована пять лет назад!
Волна жалости окатила Джимми. Больше он ее не винил. Пять лет назад она была в том нежном возрасте, когда человек еще не отличает добра от зла. Ее нельзя винить, что она сочиняла сентиментальные стишата; он и сам в таком возрасте мечтал стать эстрадным певцом. Юности надо прощать. И, умиляясь всепрощению, он принялся листать страницы.
Но тут с ним стало твориться нечто любопытное — ему казалось, будто он уже листал их. Рано или поздно такое чувство испытывает каждый. Он был почти убежден, что не в первый раз видит стишок на двадцать седьмой страничке, озаглавленный «Элегия». Встречались строчки совершенно знакомые. Люди, разбирающиеся в таких вещах, объясняют, что дело тут в клетках мозга, которые что-то такое делают; ну, в общем, что-то, связанное с мозговой деятельностью. Скорее всего, это и происходит с ним сейчас.
Но нет! Все-таки дело не в этом. Смутное чувство, что он уже читал эти стихи, росло, а не тускнело. Читал, определенно читал! Когда? Где? А главное, с какой стати? По собственной воле читать их он ни за что бы не взялся.
Именно эта мысль и подтолкнула его память в верном направлении. За всю свою жизнь он всего какой-то год был обязан читать книги, которые ни за что бы не стал читать сам — когда работал в «Кроникл». Может, так случилось, что ему давали их на рецензию? Или…
И тут память, в обычной для нее затейливой манере, едва плетясь в начале, вдруг одним легким скачком завершила путешествие. Он вспомнил! А за озарением наступило смущение… и ужас.
— Господи!
Теперь до него дошло, почему там, в Лондоне, ему сразу почудилось, будто он уже видел такие волосы. Туман рассеивался, все проступало с беспощадной четкостью. Он вспомнил, что случилось пять лет назад, в ту встречу, на которую таинственно намекала Энн. Он понял, что она, подразумевала тогда, на пароходе, обвиняя Джимми Крокера в том, что он излечил ее от сентиментальности. На лбу у него проступил холодный пот. Теперь интервью вспомнилось ему ясно и четко, словно случилось пять минут, а не пять лет назад.
Вспомнил Джимми и свою статейку в газете, и мерзкую радость, с какою он ее кропал. В ту пору его распирало буйное, неудержимое, мальчишеское чувство юмора. Оно взбрыкивало, как молодой жеребенок, не оглядываясь, кого лягает. Вспомнив, что он тогда ликующе настукал на машинке, Джимми содрогнулся и поймал себя на том, что ему гнусен человек, который мог без малейших угрызений совести совершить такую жестокость. Помнится, он еще прочитал избранные места восхищенному коллеге… Могучее сочувствие к Энн взбурлило в нем. Неудивительно, что ей ненавистны даже воспоминания о Джимми Крокере!
Возможно, раскаяние вконец истерзало бы его, не попадись ему случайно сорок шестая страница. «Похороны любви» он прочитал за две минуты, стишок был совсем коротенький — и настроение его кардинально переменилось. Больше он не чувствовал себя подлым убийцей. «Похороны любви» подействовали как тоник, оживили, влили новую энергию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67