Как же она все запутала, как всегда, свалила все в кучу. Тирандис был прав: ей вообще не стоило рождаться. Но, возможно, он был прав и насчет следующего наилучшего решения.
Джейм оцепенела – на секунду даже сердце, кажется, забыло, как биться. Ну да, конечно. Последний штрих. Последний вариант. Оно же все время было тут, ожидая только, когда на него наткнутся.
Твой выбор, Джеймсиль!
В Тай-Тестигоне она выбрала необходимость отвечать за свои действия, чего бы это ни стоило. В Хмари она выбрала пропасть, чтобы только Марк не дрался за нее с аррин-кеном. Возможно, и не ее вина, что ей выпала роль в игре Геридона, но если она продолжит играть ее, то вскоре может стать ответственной за столь страшные деяния, что ничто не сможет искупить их. Лучше не оставить шансов.
Девушка откинулась и прижалась к стене. Пусть в венах течет яд, жизнь все равно раздроблена на осколки. Как же хочется довести все до конца. Столько можно сделать, столько увидеть; да, и столько ошибок совершить – великих, чудовищных. Хорошо. Нельзя получить всего. У нее нет горной расселины или еще одной чаши с ядом, но есть кое-что получше.
Джейм взглянула на белый нож. Пальцы ее онемели, и рука начала дрожать, но лезвие очень острое. Подойдет. Она подняла клинок и осторожно приложила его кончик к неприкрытой впадинке у горла.

– Не нравится мне, как все это выглядит, – сказал Ардет. Он осторожно промокнул лоб Торисена кусочком шелка, почти столь же белого, как лицо Верховного Лорда. Торисен лежал без движения. Надо было приглядеться, чтобы заметить, что он все еще дышит.
– На секунду мне показалось, что он вот-вот очнется, – хрипло проговорил Бур.
– Он приближался, – прорычал вольвер. Он встал на задние лапы, опершись о кровать, и обнюхал своего друга. – А сейчас плохо, очень плохо.
– Думаю, – сказал Ардет, – что ты можешь попробовать свои силы, Киндри. В конце концов, ты же лекарь.
Шанир стоял, отодвинувшись в дальний угол палатки, выйдя из круга друзей у постели.
– Тут нужен искусный врачеватель, – сказал он сипло, – а я не доучился и не получил право исцелять.
Бур обернулся к нему:
– Ты же спас того мальчика в огненной комнате Тентира.
– Это была всего лишь первая помощь.
– Ты убрал болиголов из кубка с вином, – пробормотал Ардет.
– Это было только вино. Мой бог! Ты и не знаешь, что такое быть истинным лекарем, не знаешь, как глубоко мне придется проникнуть в его душу, да я и сам не представляю. Послушай, милорд! Он же не может даже стоять рядом со мной! А что, если я потеряюсь, заблужусь там? Если наши сущности сольются так, что их невозможно будет разделить? Что тогда произойдет с его рассудком?
– Лорд, я могу пойти за другим лекарем, – сказал Бур. – У лорда Брендана есть один, которому можно доверять…
– Будет слишком поздно, – спокойный, как всегда, голос Ардета заставил всех резко повернуться к нему. – Я действительно считаю, что ты, Киндри, должен что-то сделать. Мы его теряем.
Шанир секунду стоял, бессмысленно глядя в пространство, потом запустил обе руки в свои белые волосы, прикрыв лицо.
– Хорошо, – проговорил он сквозь решетку тонких пальцев. – Хорошо. – Он помедлил еще мгновение, овладевая собой, потом уронил руки. – Где ребенок?
Собравшиеся удивленно посмотрели на Донкерри, но Бур немедленно бросился к груде одежды и достал из-под нее переметную сумку с костями. Кендар положил ее на стол. Ардет онемел, увидев на стене шатра рядом с головой Торисена детскую тень. Вольвер зарычал:
– Ты привел к умирающему смерть, лекарь?
– Я делаю все, что может пойти на пользу, – бросил Киндри, отталкивая косматого человека в сторону и занимая место Ардета на краю кровати. – Однажды она уже помогла мне найти его. И, возможно, сделает это снова.
Так. Все готово. Киндри протянул руки, чтобы дотронуться до лица Верховного Лорда, и заколебался.
Во время глубинного исцеления лекарь должен достичь самого дна сущности своего пациента. Только на этом уровне можно что-то исправить – но можно и причинить еще больший вред. Самый безопасный путь – отыскать, какие метафоры пациент обычно использует, сознательно или бессознательно, для обозначения своей души. Тут годится растительное царство, например образы корней и веток. С другой стороны, до летописца легче дотянуться через образ книги, которую надо вначале открыть, а потом расшифровать. Охота, сражение, решето, загадка – тоже распространенные метафоры. Как только лекарь почувствует, какую надо использовать, он может справиться с болезнью пациента или усугубить ее, спутав образы, применив слова, присущие другой натуре. Киндри случалось проделывать такое раньше. У него были врожденные силы и способности, возможно слишком большие, как один раз кисло заметил инструктор, когда Киндри случайно оживил его плащ из овчины, – но мысль о том, что ему предстоит столь глубоко проникнуть в сознание Торисена почти парализовала его.
– Ну? – В голосе Ардета зазвучали нотки нетерпения.
Киндри набрал в грудь побольше воздуха. «Расслабься, – сказал он себе. – Торисен не может причинить тебе больше вреда, чем он это уже сделал». И шанир приложил кончики своих длинных чувствительных пальцев к векам Верховного Лорда.
Сквозь его сознание начали пролетать расплывчатые образы: черные холмы, угрюмое небо, прорезаемое зелеными молниями. Дует ветер, неся слабый, сладкий запах давней смерти. Шелестит трава. Вдалеке маячит нечто темное. Сполохи освещают глухую стену – фасад гигантского дома. Арка ведет в темноту.
Это ли метафора души или что-то другое? Киндри не сталкивался с таким прежде, и образ совершенно не подходил Верховному Лорду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130