– Отведи их. Пусть их умоют, накормят, окажут первую помощь, – хрипло прошептал он подоспевшему слуге и, еще раз погладив Антуана по впалой щеке, сказал: – Медичи вернулся.
Как только старый архиепископ Тосканский признал в ребенке своего правнука, гостям было оказано поистине царское гостеприимство. Антуана и Мясника отвели в приготовленные для них комнаты: правнуку предоставлялась огромная спальня на втором этаже палаццо, Люка же довольствовался прекрасной отдельной комнатой на первом этаже, примыкавшей к комнатам для слуг. После Антуана отвели в ванную комнату, где тщательно умыли, растирая докрасна спину, а затем передали в руки сначала доктору, а после массажисту и парикмахеру. Доктор долго осматривал рану на ноге, цокая языком и покачивая головой.
Он смазал ногу приятно пахнувшей мазью и крепко замотал ее чистой белой тряпицей. Парикмахер, прекрасно знавший свое дело веселый итальянский балагур с взлохмаченными кудрями, долго возился с внешним видом Антуана, подравнивая ножницами волосы то здесь, то там, припудривая прическу сверху, взбивая ее снизу. Наконец он придвинул к маленькому господину зеркало и с гордостью скрестил руки на груди, давая тем самым понять, что чрезвычайно гордится сделанной работой. Антуан с интересом посмотрел на свое отражение. В зеркале на него глядел отрок с удивительно застывшим лицом и прямым взглядом небесно-голубых глаз, красиво подстриженный, завитый и надушенный по последней итальянской моде, настоящий взрослый ребенок. Слуга, тот самый, что доложил старому архиепископу о возвращении узнанного им Антуана, принес новую одежду, помог юному маркизу де Ланжу одеться и отвел его в малую столовую, где уже стоял огромный сервированный стол, накрытый на одну персону. Как почтительно сообщил слуга, и стол, и сама столовая отныне по распоряжению сеньора Антонио находится в полном распоряжении Антуана. При этом слуга поклонился и спросил, что желает маркиз на завтрак.
– Одно перепелиное яйцо, – сказал Антуан.
Когда яйцо было торжественно поставлено перед ним, Антуан осторожно съел его и тут же выблевал все обратно на тарелку. Он не ел почти два месяца, все время пути в Италию, так как его сразу рвало. Тонко развитый организм юного маркиза, оказавшийся под влиянием нервных переживаний последнего года, окончательно перестроился и отказывался принимать в качестве пищи обычные продукты питания, которые употребляют люди. Антуан надеялся, что деликатесы возымеют на него какое-то благотворное действо, но все оказалось напрасным. Юноша был приговорен к медленной смерти, так как ему явно не хватало той пищи, которую он получал через воздух.
Сзади подошел умытый и переодетый Люка, уже наевшийся до отвала на кухне. Он ласково положил искалеченную руку на худенькое плечо Антуана и сочувственно вздохнул.
Вскоре правнук предстал перед архиепископом. Они были в том же самом зале на втором этаже палаццо, в котором встретились в первый раз. Все те же черно-белые плиты на полу, создававшие впечатление, будто зал – это шахматная доска, и сам шахматный столик у окна – все эти милые сердцу Антуана детали, запечатленные у него в сердце, вновь окружили отрока.
– Итак, дитя мое, – обратился к нему старик, лишь только Антуан присел напротив него в кресло. – Рассказывай.
И юный маркиз де Ланж неторопливо, не особенно вдаваясь в детали, рассказал своему двоюродному прадеду все, что произошло, с того самого момента, когда отец, маркиз Жорж, отправился во главе небольшого карательного отряда национальных гвардейцев в Бордо разгонять восставших, возглавляемых Одноглазым Маратом. Изредка он прерывал свой рассказ, отпивая из красивого хрустального бокала принесенный слугой лимонад, дабы не столько утолить жажду, сколько смочить горло, потому что рассказ получился длинный. Архиепископ Тосканский молча слушал правнука, склонив голову набок и прикрыв тяжелыми морщинистыми веками глаза. Он походил на грифа, сидящего на суку дерева и ожидающего, когда львы, поймавшие юную антилопу, насытятся и бросят остатки жертвы, на которые он так рассчитывает. Иной раз Антуану казалось, что старик просто заснул, но стоило ему прервать свое повествование, как веки сеньора Антонио приподнимались, и близко посаженные глаза-бусинки пристальным взором буравили юного рассказчика.
Юный маркиз де Ланж, единственный из оставшихся в живых де Ланжей, поведал старику, как они с Мясником пробирались сквозь выставленные у границы Франции кордоны волонтеров, пьяных синемундирников. Как двое патрульных обнаружили их стоянку и подняли крик, но Люка схватил обоих за шеи и со всего маху ударил друг дружку лбами так сильно, что их головы проломились, а лобные кости вонзились в мозг, и патрульные умерли в то же мгновение. Как они перелезли через холодные Альпы и спустились в благодатные равнины, где местные крестьяне, не испорченные революционными веяниями, в достатке наполняли их дорожные котомки овощами, сыром, хлебом, молоком и даже мясом, вареным, копченым и вяленым. Весь провиант доставался Мяснику, потому что Антуан уже не мог есть, как все нормальные люди. В моменты сильного голода он резал себе руку и питался собственной кровью.
Наконец Антуан закончил свое повествование, перечислив все населенные пункты, в которых он с Мясником побывал, добираясь до благословенной Флоренции. Антонио Медичи покивал головой, приказал слуге принести горячего шоколаду, пригубил его и только тогда, обдумав и поразмыслив, сказал Антуану:
– Дитя мое, ты многое пережил. На твои тринадцать лет выпало более, чем многим взрослым мужам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75