Хедер немедленно вскинулась:
– Никакого конца не будет. Пока не отпустят Джеффа.
– Его, как ты выразилась, отпустят только в том случае, если он невиновен, – снисходительно проговорил Перри Рандалл.
Хедер знала, что таким тоном отец разговаривает в суде с тупыми свидетельницами, которые путаются в показаниях.
– А поскольку о нем такого сказать нельзя – я имею в виду то, что он невиновен, – то не думаю, что это случится.
– Ты просто не знаешь... – начала Хедер, но отец прервал ее, не дав закончить:
– Я читал уголовное дело и знаю факты. Разумеется, по очевидным обстоятельствам мне пришлось отказаться от ведения дела Конверса, но это не означает, что я не слежу за ним. Слежу, и очень внимательно.
По тому, как дочь поджала губы, было видно, что его доводы на нее не действуют. Дочь была такой же упрямой, как и отец. Впрочем, так было с самого начала, как только стало известно, что Джеффа Конверса арестовали во время нападения на Синди Аллен.
– Я знаю, Хедер, каково тебе сейчас, но наши тюрьмы пустовали бы, если чувствам было позволено оказывать влияние на решения судей. Уверяю тебя, подружка каждого заключенного в тюрьме Рикерс-Айленд – да и в любой другой – клянется, что ее суженый невиновен.
– Но Джефф действительно невиновен! – возмутилась Хедер. – Папа, ты прекрасно знаешь, что он просто не способен совершить то, в чем его обвиняют!
Перри Рандалл вскинул левую бровь.
– Нет, Хедер, я этого не знаю.
Хедер почувствовала, что задыхается. Хотелось возразить, но что толку спорить с отцом, если он с этим примирился. Причем с самого начала, как только она позвонила ему, узнав об аресте Джеффа.
Позвонила в надежде – уверенности, разумеется, никакой не было, – что он может как-то помочь. Поговорит с кем-нибудь... Ведь это бред какой-то – Джефф-насильник. Хедер, конечно, знала, что представляет собой ее отец, хотя бы на примере отношений с матерью, но все равно надеялась на что-то и не была готова к его реакции на просьбу о помощи.
– Я хочу, чтобы ты сейчас же приехала домой, – медленно проговорил он. – Мне только не хватает, чтобы...
– Папа, ты, наверное, не понял! – воскликнула она. – Джефф в тюрьме!
– Чтобы попасть туда, он, несомненно, совершил нечто противоправное, – ответил отец. – Как подсказывает мой опыт, в тюрьму просто так не сажают. – Затем, по-видимому, осознав, как дочь сейчас страдает, смягчился. – Ну, во-первых, он еще не в тюрьме, а только в полицейском участке, а во-вторых... – Отец сделал паузу. – Ладно, я попытаюсь что-нибудь разузнать утром, когда материалы поступят в управление. Посмотрю... что можно сделать.
Потом Хедер вернулась домой.
Роскошную квартиру с окнами на Центральный парк она уже давно домом не считала. С тех пор, как двенадцать лет назад отсюда ушла мама. Хедер тогда было всего одиннадцать.
«Ушла».
Очень удобный эвфемизм. Теперь, в двадцать три года, Хедер понимала: надо бы говорить, что маму «ушли», так было бы правильнее. Сама она при этом не присутствовала, но с годами у нее сформировалось довольно ясное представление о том, что случилось. Был совершенно обычный день, Хедер вернулась из школы и обнаружила, что матери нет. «Она поехала отдохнуть», – объяснили ей.
Оказалось, что мать «отдыхает» в больнице.
Не в обычной больнице, такой, как Ленокс-Хилл на Лексингтон-авеню или Манхэттенская клиника для лечения заболеваний уха, горла, носа и глаз на Шестьдесят четвертой улице.
Больница, где лежала мама, была больше похожа на курорт и размещалась за городом. Но это был не курорт. Шарлотт Рандалл муж поместил в наркологический диспансер, где лечились люди, страдающие алкоголизмом и пристрастием к таблеткам.
Вначале мама обещала скоро вернуться домой.
– Я тут пробуду недолго, дорогая, – сказала она, когда Хедер навестила ее в первый раз.
Но домой мама так и не вернулась.
– Не могу, – объяснила она, когда выписывалась из больницы. – Когда подрастешь, поймешь почему.
Родители развелись. Все прошло тихо, папа постарался.
Он настоял также, чтобы мама уехала из Нью-Йорка.
Теперь Шарлотт живет в Сан-Франциско. Когда Хедер исполнилось восемнадцать лет, она, несмотря на возражения отца, полетела повидаться с ней. Мама встретила ее совершенно трезвая, но за обедом выпила бокал белого вина.
– Не смотри на меня так, дорогая, – произнесла она, делая первый глоток. В голосе чувствовалась нервозность, да и улыбка была слишком широкая. – Всего лишь один бокал. Не думай, что я алкоголичка.
Но одним бокалом дело не ограничилось. Это у нее был просто первый бокал. К ужину мама уже не пыталась отрицать это.
– А почему мне нельзя выпить? Думаешь, это легко, когда твой отец по-прежнему контролирует мою жизнь здесь, в Сан-Франциско?
– Но почему ты ему позволяешь это? – спросила Хедер.
Мама только покачала головой.
– Все не так просто. Станешь старше, поймешь.
В результате поездка в Сан-Франциско окончательно разрушила иллюзии относительно мамы, которыми Хедер питала себя все эти годы, что они были в разлуке.
Теперь она понимала, что и ее жизнью отец пытается управлять так же, как жизнью Шарлотт. Сейчас Хедер по-прежнему жила в обширных апартаментах на Пятой авеню, училась в Колумбийском университете.
Ее обеспечивал отец, она по-прежнему жила в его доме. Но скоро всему этому придет конец, когда Джефф окончит архитектурный факультет и они поженятся.
А потом наступил этот ужасный вечер. Хедер ждала Джеффа в его квартире, но он так и не пришел. Вся издергавшись и почувствовав что-то неладное, она принялась звонить.
Сначала в больницы. Клинику Колумбийского университета, больницу Святого Луки, Медицинский центр Уэст-Сайда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94