Только двадцать лет назад, когда вы учились в этой школе.
– Это абсолютно ничего не значит.
– В общем, да. В принципе, я мог видеть такую же вот фотографию в комнате своей матери.
Кивком Алекс указал на бюро, где рядом с родословной семьи Мелендес-и-Руис лежал раскрытый календарь средней школы Ла-Паломы за тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Раскрытый на фотографии выпускного класса этого года. Когда Торрес смотрел на нее, ему казалось, что он испытывает боль более сильную, чем та, что причинили ему запечатленные на этой фотографии люди.
Вот они, рядом – Марти, Валери, Эллен и Синтия. «Четыре мушкетерши», как их прозвали в классе. Раны от их острых шпаг, которыми они – развлечения ради – все десять лет встречали задумчивого мальчика, а позже юношу с мексиканской фамилией, до сих пор не зажили. Он сам не дал им зажить.
Из этой боли родился план, а двадцать лет спустя появилась возможность осуществить задуманное...
Воспоминания он вкладывал в мозг Алекса тщательнее всего, когда его арестуют – Торрес знал, что этого не избежать, – полицейские услышат от него только высокопарную белиберду о преступлениях полуторавековой давности и о мщении, совершаемом якобы рукой давно умершего полубезумного мексиканца.
Правду не узнает никто, в мозг Алекса Торрес не вложил ни единого бита информации о той ненависти, что он испытывал ко всем четырем – к тем, кто в лучшем случае не замечал его, будто его вообще не было на свете...
Даже сейчас, глядя в черный зрачок ружья, он слышат сердитый голос матери:
– Думаешь, они когда-нибудь ласково на тебя посмотрят, Рамон? Или хотя бы заметят? Гринго плевали на нас и будут плевать! Они такие же, как те, кто убил наших предков – и они когда-нибудь убьют и тебя, Рамон. Погоди, сам увидишь. Можешь притворяться кем угодно – от правды все равно не скроешься. Для них ты всегда останешься грязным чикано. Они ненавидят тебя, Рамон, – и ты тоже будешь их ненавидеть.
Она оказалась права. Он действительно ненавидел их. Мать передала это ему по наследству.
Но теперь все было кончено. Он знал, что Алекс сделает дальше. Ведь он сам создал его.
Самое странное – он готов был с этим смириться.
– Как ты догадался обо всем?
– Вы сами мне помогли, – пожал плечами Алекс. – Ваши процессоры хорошо анализируют факты. А факты были простыми. От повреждений, которые получил мой мозг, я должен был умереть. Но не умер. Одно исключало другое. Но оказалось, что есть и третий вариант. Я мог остаться в живых, если бы функции моего организма можно было поддерживать искусственным образом, несмотря на травмы, полученные мозгом. А для этого есть только один способ – система микропроцессоров, заменивших поврежденные участки коры. Оставалось лишь одно «но» – воспоминания. У Алекса Лонсдейла не могло быть воспоминаний. Никаких – ведь он был попросту мертв. Но я ведь вспоминал что-то. Здесь я быстрее нашел ответ – эти воспоминания на самом деле просто-напросто программировались, закладывались в меня, как в компьютер, вместе с разной другой необходимой информацией. А после этого догадаться, кто я на самом деле, уже не составляло труда.
– Мой сын, – прошептал Торрес. – Сын, которого у меня никогда не было...
– Нет, – возразил Алекс, – я не ваш сын, доктор Торрес, и вы это знаете. Я – это вы. В моей голове ваши воспоминания, те что вы сохранили с детства. Не мои. Ваши. Вы понимаете?
– Это одно и то же... – начал Торрес, но Алекс перебил его:
– Нет. Если бы это было так... если бы я был вашим сыном, мне бы пришлось убить своего отца. Но я – это вы, доктор Торрес. А самоубийство для вас, по-моему, лучший выход из положения.
Приподняв ружье, Алекс прицелился Торресу в переносицу и плавно спустил курок. Окровавленная голова Торреса неестественно запрокинулась. Алекс смотрел, как тело медленно оседает на пол, заливая его кровью.
Когда он уже выходил из комнаты, на столе зазвонил телефон. Алекс не стал снимать трубку.
Сев в машину Торреса – вернее, его собственную машину, – Алекс развернулся и поехал домой.
Все уже мертвы – Марти Льюис, Валери Бенсон и Синтия Эванс. Но одна из четверки все еще оставалась жива.
Эллен Лонсдейл.
* * *
Осторожно положив трубку на рычаг, сержант Роско Финнерти снова повернулся к Лонсдейлам.
Эллен сидела на диване совершенно обессиленная, с того момента, как они с Маршем вернулись домой. Дрожащими руками она то и дело вытирала красные от слез глаза. За все это время она не произнесла ни одного слова.
Марш казался спокойным, но при более пристальном взгляде можно было заметить, чего стоило ему это спокойствие. Отвечая на вопросы Финнерти, он вначале тщательно обдумывал слова, но в конце концов решил рассказать полицейским всю правду.
Первый вопрос касался, конечно, ружья. Марш сам отвел их в гараж и открыл ящик, где, как он был уверен, лежит в целости и сохранности его охотничий карабин.
В ящике его не было.
Марш мгновенно вспомнил фразу Торреса: «Алекс просто неспособен на убийство».
Но в двух кварталах от них были застрелены Синтия и Кэролайн Эванс, и кто-то, по описанию похожий на Алекса, входил в ворота их дома, держа в руке точно такой карабин.
Значит, Торрес ошибся.
Медленно, от волнения делая частые паузы, Марш начал пересказывать полицейским то, что час назад рассказал ему доктор Торрес. Его вежливо выслушали, затем не менее вежливо заявили о том, что показания Марша следует проверить у самого доктора Раймонда Торреса. В Институте секретарша сказала им, что директор уже уехал. Представившись, Финнерти попросил ее дать им домашний телефон Торреса.
– Дома его тоже нет, – положив трубку, покачал головой Финнерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105