Внезапно Маршу захотелось взять его на руки, как он это делал, когда Алекс был еще малышом. Но сейчас это не заставит Алекса чувствовать себя увереннее и не избавит его от одиночества. Потому что Алекс не испытывал неуверенности и не чувствовал себя одиноким. Он вообще ничего не чувствовал.
Совсем ничего. И он, Марш, ничего с этим не мог поделать.
– Да, Алекс, ты прав, – сказал он тихо и, протянув руку, слегка сжал плечо сына. – Как бы я хотел, сынок, хоть чем-то помочь тебе. Чтобы ты стал таким, как прежде. Но я не в силах.
– Ничего, папа, – ответил Алекс. – Это не больно, и я все равно не помню, каким я был.
Марш безуспешно пытался проглотить застрявший в горле комок.
– Ничего, сынок, – наконец выдавил он. – Я знаю, что тебе приходится трудно, и знаю, как ты стараешься. И мы – все вместе – преодолеем все. Это я тебе обещаю. Так или иначе – но мы победим. – Марш поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы Алекс заметил выступившие слезы.
Десять, минут спустя, собравшись с силами и взяв себя в руки, Марш спустился вниз и подошел к Лайзе.
– Он просит прощения, говорит, что вовсе не хотел обидеть тебя.
Но через четверть часа, когда Кокрэны ушли, он устало подумал – вряд ли кто-нибудь ему поверил... Сам он теперь верил только себе.
* * *
Проснувшись, Алекс с минуту не мог понять, где находится. Наконец он узнал стены своей комнаты – и в ту же минуту в мозгу с ужасающей четкостью предстал только что увиденный сон.
Он помнил его до мельчайших подробностей и готов был поклясться, что сам являлся участником сна, но в то же время понимал – это лишь сон.
Он был в доме, очень похожем на их собственный, с белыми оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой. Он стоял в кухне и разговаривал с женщиной – и хотя раньше он никогда не видел ее, сразу понял: это Марта Льюис.
А потом снаружи послышался какой-то звук, и миссис Льюис пошла к двери черного хода, заговорила там с кем-то, затем открыла эту дверь и впустила его.
Сначала Алексу показалось, что в дверь черного хода вошел он сам – но тут же он понял, что, хотя вошедший юноша и был очень похож на него, кожа его была темнее, а глаза – такими же черными, как его волосы. В черных глазах горел гнев – хотя их обладатель старался и не показывать этого.
Миссис Льюис, как видно, тоже приняла этого странного гостя за него, Алекса, потому что о нем сна, казалось, забыла, а разговаривая с тем, то и дело обращалась к нему по имени – Алекс.
Она предложила ему стакан колы, тот взял его, но сделал всего пару глотков – резко поставил его на стол и шагнул к миссис Льюис.
Что-то пробормотав сквозь зубы, с горящими яростью глазами он сомкнул пальцы на шее миссис Льюис и начал душить ее.
Замерев в углу кухни, Алекс помимо воли не мог отвести глаз от сцены, разыгрывавшейся всего в нескольких футах от него.
Он чувствовал – вместе с миссис Льюис – слепящую боль в шее, которую все сильнее сжимали пальцы смуглокожего юноши.
Чувствовал животный страх – когда миссис Льюис осознала, что с ней сейчас случится.
Но он ничего не мог поделать, кроме как остаться в своем углу. Потому что раздирающая нервы боль, которую он ощущал вместе с миссис Льюис, померкла перед неожиданной, простой и оттого еще более страшной мыслью.
Это же я. Это я – парень, ее убивающий.
И сейчас, наяву, эта мысль никуда не ушла; не ушли и воспоминания о том, что он чувствовал, наблюдая за убийством.
Значит, это и были чувства. Эмоции.
Жалость к миссис Льюис, ненависть к смуглокожему, страх за то, что может произойти после того, как он прикончит свою жертву.
Но миссис Льюис умерла, Алекс проснулся, смуглокожий исчез... а вместе с ним исчезли и все эмоции. Зато память о них осталась. И память о перекошенном лице жертвы, и еще – о словах, которые произносил смуглокожий, убивая ее.
Встав с кровати, Алекс спустился в гостиную, взял с полки толстый том испанского словаря и без труда нашел слова, которые повторял смуглокожий.
Venganza – месть.
Ladrones – грабители.
Asesinos – убийцы.
Но если месть – то за что?
И кто эти грабители и убийцы?
Слова эти не имели для него никакого смысла, и хотя во сне он узнал ее, Алекс готов был поклясться, что никогда в жизни не встречал Марту Льюис.
И не знал испанского.
Но тогда этот парень во сне – не он.
Это был просто сон.
Поставив словарь обратно на полку, Алекс пошел наверх, в свою комнату.
Но на следующее утро, развернув свежую «Ла-Палома Геральд», он долго смотрел на фотографию Марты Льюис на первой полосе.
Никаких сомнений – ночью во сне он видел именно эту женщину.
Глава 15
В день, когда были назначены похороны, Эллен Лонсдейл проснулась рано. Она лежала в постели, глядя в окно на удивительно безоблачное осеннее калифорнийское небо. День, по ее мнению, мало подходил для похорон. Хотя бы туман приполз с океана и окутал окрестные холмы, как часто бывает в это время года, – ан нет, небо сияло безупречной, голубизной. Лежавший рядом с ней Марш пошевелился и нехотя открыл глаза.
– Вставать еще рано, – покосившись на мужа, сообщила Эллен. – Мне просто не спится, вот я и лежу просто так.
Марш уже окончательно пробудился и, приподнявшись на локте, вгляделся в лицо жены. Протянув руку, он нежно дотянулся до ее предплечья, однако Эллен съежилась от его прикосновения и, сбросив простыню, поднялась с постели.
– Ты все еще думаешь об этом? – спросил он, зная заранее – с ним она разговаривать об этом не будет. Раймонд Торрес – другое дело, вот желанный собеседник для нее... С каждым днем Марш все сильнее ощущал, как он, Эллен и их единственный сын постепенно отдаляются друг от друга.
Как и ожидал Марш, Эллен отрицательно покачала головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105