– Господи, Кэй! А я никак в толк не мог взять, о чем это ты?Они катались на катере вокруг Манхэттена.Она ерошила его волосы.Он вручил ей подарок от "Тиффани", завернутый в голубую бумагу цвета его глаз. Филигранной работы сердце на цепочке. Большое золотое сердце. Изумительно выполнено.Она ему – два килограмма желейных мармеладин, ароматных, вкусных и ярких-ярких. "Душистый горошек".Позвонил Сэм:– Как поживаете?– Прекрасно. А как вы?– О'кей. Уезжал в Аризону. Брат скончался.– Примите мои соболезнования.– Н-да, вот так. Что поделываете? Какое несчастье с вашим приятелем, Широм. Поневоле начнешь задумываться, не роковой ли этот дом?– Вряд ли, – заметила она.– Послушайте, а я, пока был в отъезде, все размышлял над тем, что вы сказали. Я о мемуарах. Решил, отчего не попытаться. Объединю оба принципа: развлекая – поучать и поучая – развлекать. Веселенькая будет книжица, а?– Прекрасно, Сэм! Просто очень хорошо, – сказала она. – Рада. Правда. Уверена, получится. Ах, как здорово.– Спасибо на добром слове. А я тоже надеюсь. Кое-что уже набросал. Как это у вас там называется? Глава номер один, так? Не хотите взглянуть?Она вздохнула.– Знаете, я ведь имею дело в основном с беллетристикой. Вроде бы не по профилю. Хорошо, присылайте, верней, оставьте в швейцарской. Я покажу другому редактору. Думаю, он отнесется с полной ответственностью и даст объективную оценку.– О'кей... Спасибо. Годится. Буду вам весьма признателен. В каком виде? На машинке?– Да. Через два интервала и, пожалуйста, чтобы не слепой шрифт.Она сообщила об этом Питу, как только тот появился у нее. Он пришел поздно. Сказал, что неполадки в программе. Пришлось повозиться...– Интересно получится, должно быть, – откомментировал он новость, опускаясь рядом на край кровати.Она уже лежала.– Возможно, узнаю в конце концов, что там было между ним и Теа Маршалл.Он стал развязывать шнурок на сникере. Фелис мешала, играла со шнурком, решив, что с ней забавляются.– У меня создалось впечатление, что отношения были. Особого сорта, что ли. "Не могу жить без тебя, а я – с тобой" – вот такой, кажется, вариант. Думается, Сэм расположен говорить о ней весьма нелицеприятно.Он, передернув плечами, взглянул на нее:– Вот-вот! И поэтому ты хочешь отдать это другому редактору?– Не поэтому, – заметила она. – Я, как тебе известно, редактирую художественную литературу.– Это была твоя идея, – сказал он, сняв, наконец, обувь. – Я считал, что ты изъявишь желание редактировать и его книгу.Собрав страницы рукописи, которую она читала перед его приходом, сложила в папку.– Мальчик мой, – сказала она, покачав головой, – я бы и хотела, но только если была бы хоть наполовину уверена, что там все нормально. Теперь, когда мне известно о твоей роли в его судьбе и об этом фонде, в то время как он ничего не знает, не думаю, что я могу быть объективной. Отношения между редактором и автором должны быть искренними и чистосердечными, особенно с таким, который требует бережного отношения к тексту из главы в главу. – Отложила папку в сторону. – И еще потому, Думаю, могут возникнуть сложности, если он коснется того, что ранит тебя.Он смотрел на нее. Она напряглась. Улыбнулась ему, протянула руку, погладила по щеке.– Все это не суть важно, мой маленький, – сказала она. – И знать бы его не знала, если бы ты не поселил его в этом доме. Разве нет?Он кивнул.– Пора спать. Раздевайся и ложись, – сказала она и улыбнулась.Сэм оставил внизу, в швейцарской, конверт. Двенадцать страниц на машинке, перегнутых пополам. Машинистка из него, конечно, ни к черту! Это по форме, зато по содержанию – блеск! Нью-Йорк... Тридцатые годы... Сэму – восемь лет, Эйбу – двенадцать... В Бронксе – дядя Морис, актер. Вдохновитель – с одной стороны, и организатор – с другой. Начало творческой деятельности в составе постановочной группы спектакля "Стойте слева".Стиль немного напоминает Е. Л. Доктороффа...Она отдала главу на прочтение Стюарту.Одного он никак предугадать не мог – влюбился в нее. Да что там, – полюбил!А ведь можно было предвидеть!Милая, искренняя, трогательная, шикарная. И вообще Теа Маршалл. Все это было известно с самого начала, с того самого первого дня. Конечно, теперь они – ближе некуда, и она все та же... Но и в мыслях не было, что так зацепит его.И вот, пожалуйста! Сидит, смотрит на нее. Влюблен как мальчишка. И все рушится, разваливается...Она – в очках, ноги на журнальном столике – читает рукопись. Агент по распространению просто взял за горло. И хоть бы вещь стоящая, а то конфликт на сексуальной почве.Он про всю эту муру мог такого порассказать, на выбор... Фил и Лесли, Марк, Вайда, Фишеры, Гофманы... Вообще о многом, не только о сексуальных разногласиях. Права она тогда была, говоря, что нехорошо цепляться за каждое услышанное слово и держать в тайне секреты, которыми нельзя поделиться. Не есть хорошо, стало быть? Отвратительно, Кэй, дорогая... Возьмем Наоми. Если уж она, у которой не было и половины ума и тонкости, присущих Кэй, запеленговала его, не случится ли рано или поздно того же самого и с Кэй, несмотря на все меры предосторожности, которые он предпринимает? Разве он застрахован от прокола, который возможен в любую минуту? И как тогда выходить из положения? И что дальше, дальше-то что?Она обернулась к нему, взглянула через очки.– Что? Случилось что-нибудь?– Ровным счетом ничего, – ответил он, улыбаясь. – Сижу, смотрю на тебя. Приятно. Пардон за штамп – глаз отдыхает.– Если не нравится, не читай. Я не настаиваю и даже не обижусь.– Потрясающая, – сказал он и взял в руки открытую книгу. – Сцена на пароходе необыкновенно впечатляет.Обменялись улыбками. Она кивнула на дверь, посмеиваясь, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57