Она была легкая как пушинка. Освещая себе дорогу шахтерской лампой, я вынес мумию из подвала и чуть не уронил ее, когда перелезал через ограду, но, слава Богу, я был тогда очень ловкий. Я посадил ее рядом с доном Меркурио – так что казалось, будто они разговаривают, – и мы вернулись домой, никем не замеченные. «Дон Меркурио, – сказал я ему, держа мумию на руках, как парализованную, – куда ее поставить?» – «Поставьте ее пока в моем кабинете, Хулиан, а потом мы подыщем для нее более подходящее место». Дон Меркурио скрывал свои чувства, потому что ему было стыдно. «Такое безумие в мои годы, Хулиан», – говорил он мне. Все это казалось мне очень странным: он был такой старый, и в то же время вел себя как мальчишка – наверное, это и было то, что он называл старческим слабоумием. Я приготовил дону Меркурио стакан горячего молока, потому что он совсем расклеился. Я зажег огонь, и он сказал мне, чтобы я был очень осторожен: если на мумию попадет искра, она мгновенно вспыхнет, как хворост. Бедный дон Меркурио: я накинул ему плед на колени, но он все равно дрожал от холода. Он попросил меня подать Библию: у него даже не было сил поднять ее. Дон Меркурио смотрел на мумию увлажненными глазами и вытирал капельку, блестевшую на кончике носа. «Не судите меня, Хулиан, – говорил он мне, – но я очень любил эту женщину, когда нам было чуть больше двадцати, и до вчерашнего дня не знал, что с ней стало». Представь себе эту сцену: ранним утром, при свете керосиновой лампы и очага, почти столетний старик плачет, с пледом на коленях, и читает довольно нескромные стихи из Библии – не такой, как наша, а протестантской, – и женщина-мумия, кажется, смотрит на нас обоих почти как живая, когда в ее глазах мелькают отблески пламени. И что же я сделал тогда? Что же еще – то, что мне велел дон Меркурио: закрыл как следует ставни, смел перьями пыль с этой дамы – которую, кстати, звали Агеда, – стараясь не смотреть в ее глаза, вызывавшие во мне дрожь. Я слушал то, что говорил мне дон Меркурио, разжигая огонь в очаге и помешивая угли в жаровне. Если бы вместо того, чтобы велеть мне воровски проникнуть в Дом с башнями и украсть мумию, он сказал: «Хулиан, бросьтесь в колодец», – я бы бросился, потому что дон Меркурио был для меня отцом и дедом, наставником и учителем – всем. И мне было просто невыносимо слышать его рыдания. Он прервался, чтобы высморкаться и дать отдохнуть сердцу, и я говорил ему: «Дон Меркурио, давайте спать, ведь уже светает». Но он упорствовал: «Хулиан, дайте мне продолжать, дайте мне вспомнить то, что говорила мне на ухо эта женщина, когда ее муж объезжал окрестности и храмы и мы оставались вдвоем, оправдывая это тем, что я был их семейным врачом. Агеда была в одной рубашке, Хулиан, и у нее было самое белое и нежное тело, какое я когда-либо видел. Когда она распускала волосы, локоны падали ей на плечи. „Осмотрите меня, доктор, – говорила она, кусая мне ухо, – потому что меня мучает очень сильный недуг“. Мы изнемогали от страсти, Хулиан, любовь сжигала нас, и чем сильнее мы мучились, тем больше наслаждались. Когда я шел по улице, у меня дрожали ноги. Я пил молоко и сырые яйца для укрепления организма, боясь заболеть туберкулезом, и если хотя бы один день мы не были вместе, нас бросало в пот, и мы страдали бессонницей, как морфинисты. Я приходил с визитом в Дом с башнями и, едва открыв дверь в зал, где она и ее муж ждали меня, чувствовал ее запах, как легавая собака. Поймите меня, Хулиан, я чувствовал не запах ее туалетного мыла, розовой воды или пудры, а влаги, сочившейся из нее, как только она меня видела».
Какие вещи, – говорит Хулиан, искоса поглядывая на соседние столы, с некоторым презрением к вопиющей старости других и ребячливости их игр, – если бы монахиня слышала меня! Но – ты не поверишь – ведь и я краснел от рассказов дона Меркурио: мне было тогда около тридцати, но я знал о женщинах меньше, чем сейчас какой-нибудь четырнадцатилетний мальчишка; еще бы, при той жизни, какую мы вели. Самое большее, что я делал, – посещал дом терпимости, ну, ты меня понимаешь, бордель, поэтому те безумства, о которых мне рассказывал дон Меркурио, напоминали мне фильмы и любовные романы, в довоенное время выдававшиеся напрокат в крытой галерее на площади. И я почувствовал зависть – и еще какую; даже сейчас, в мои восемьдесят лет, она осталась во мне: этот старик, который, как казалось, мог рассыпаться от одного дуновения, наслаждался в молодости намного больше, чем я за всю свою жизнь! И теперь он читал свою Библию и вспоминал: а какие там были слова! Жаль, что я не помню их и не могу повторить. Дон Меркурио сказал мне, что когда мужа Агеды не было дома, он читал ей эти стихи: что ее груди – гроздья, живот – чаша, а чрево – ворох пшеницы, что-то вроде этого. Он закрывал книгу, они смотрели друг на друга и теряли рассудок. Однажды им пришлось спрятаться в шкафу, и они умудрились утолить свою страсть так, что ни слуги, ни муж ничего не услышали. Однако в конце концов их поймали. Не спрашивай меня как, потому что дон Меркурио не захотел рассказать мне об этом. Но, по его словам, в то время он уже знал, что она беременна. Ему чуть не перерезали горло, он должен был бежать и оказался на Филиппинах, а потом на Кубе, во время войны. Дон Меркурио вылечил от малярии бог знает сколько тысяч солдат и вернулся с ними в Испанию на последнем пароходе, отплывшем из Гаваны. Он высадился в Кадисе и вернулся в Махину, а когда, с замирающим сердцем, пришел на площадь Сан-Лоренсо, то – можешь себе представить – нашел Дом с башнями заброшенным, с одной лишь смотрительницей, матерью той, которую ты знал. Никто не мог толком сказать ему, куда уехали владельцы дома, и даже не помнили о них через столько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193