— Замуж с деньгами выйти не трудно, — продолжала девица. — Но нет у меня и к этому стремления!
— Чего же вы хотите?
— Позвольте мне, Ваше Величество, жить самостоятельно. Мне скоро восемнадцать, и я способна обойтись без чьей-либо опеки.
«Груба!» — все более раздражалась королева.
— Что ж, живите! — разрешила Елизавета вслух. — Я распоряжусь, чтобы все имущество было переведено на вас. Управляйтесь как знаете! Кстати, вам принадлежат часть порта и доки.
Лизбет сделала на прощание книксен.
Королева вспомнила, как несколько лет назад уже видела эту комическую картину, только сейчас не понимала, что значит сие опускание тяжелого зада к великолепному паркету: уважение или изощренную иронию? Ее Величество так и не сделала на этот счет никакого вывода, а потому протянула Лизбет на прощание руку. Девушка пожала ее, отчего Елизавета чуть не вскрикнула.
«Слониха! — подумала на прощание королева. — Мужланка!..»
Девушку отвезли в родительский дом, который за время отсутствия Лизбет превратился в мрачное сооружение, заросшее какими-то сорными побегами.
Она прошла сквозь тяжелые двери и сквозь многолетнюю пыль вдруг учуяла запах матери. Ей тотчас представилось, что наверху, на втором этаже, в гостиной, собралась ее семья. И все ждут только ее, чтобы начать пить чай.
— Мамочка! — прошептала девушка, и на глаза ее явились слезы.
— Что? — спросил сопровождающий.
— Я ничего не говорила, — обернулась Лизбет уже с сухими глазами. — Спасибо за помощь.
— Завтра вам доставят банковские документы, бумаги на дом и на собственность. Все дела в полном порядке!
— Благодарю вас.
— Благодарите королеву!
Она осталась одна и до глубокой ночи бродила по многочисленным комнатам, отыскивая запахи — то вновь матери, то брата, то отца… Их было совсем по чуть-чуть. Особенно отцовского…
Выбрала для жизни именно его комнату…
А через неделю она наняла себе женщину, в обязанности которой входило следить за домом и порядком в нем. Сама же Лизбет явилась в порт и отыскала свой причал. Она пришла к управляющему и попросила взять ее на работу.
Управляющий, глотнув из большой чашки чая с молоком, ответил, что порт — царство мужское, где бабам делать нечего!
Лизбет присела к столу управляющего и, вперившись тому прямо в глаза, сообщила, что причал принадлежит ей, урожденной Ипсвич, единственной оставшейся в роду. Если господин управляющий возьмет ее в порт простой работницей и не разгласит тайну, то и она не оставит его внакладе, сохранит за ним место с надбавкой жалованья.
Чай, отбеленный молоком, свободно стекал по подбородку портового чиновника.
— Кем же вы, мэм, э-э, желаете трудиться? — приходил в себя управляющий.
— Какие есть вакансии?
— Бухгалтером… Вернее, его помощником…
— Это не подойдет, так как у меня не имеется специального образования.
Управляющий развел руками.
— Для женского пола более работы нет. Никакой…
— А для мужского?
— А мужчины здесь все грубые и все докеры.
— Что такое докер?
— Грузчик.
— Подходит, — кивнула Лизбет. — Выйду на работу завтра, и не смейте меня отговаривать!
Уходя из конторы, Лизбет вдруг вспомнила, как читала в пансионе Толстого и Достоевского, силясь понять, что представляют собой мужчины. «Увидим», — подумала она, улыбаясь…
Управляющий глядел вслед своей хозяйке и дивился широкости ее спины и мощи ягодиц. Еще он отчаянно трусил, что ситуация может выйти из-под контроля и он лишится места, к которому привык, как к родному.
В портовом магазине Лизбет купила докерскую робу и грубые перчатки, какие видела у управляющего в кабинете.
На следующий день, в семь утра, она поднималась на борт французского судна «Аквариус». Здесь же находился управляющий и еще мужиков тридцать: все как на подбор — здоровенные, бородатые и пахучие, как кислый овечий сыр.
— Вот, — представил управляющий. — Баба…
Мужики заскалили рты, особенно здоровенный детина, лет двадцати пяти с большой родинкой на лбу. Зубы у него были словно куски сахара, кривые, белые и огромные. Ручищи, как ковши экскаватора, с въевшейся на всю жизнь портовой грязью.
— Видим, что баба! — сказал пожилой докер с волосатой грудью.
«Вот ведь, — подумала Лизбет, — волосы на груди седые».
— Так что, — замялся управляющий, — принимайте ее, так сказать, в вашу дружную компанию. На равных…
Докеры перестали смеяться.
— Ты что, унизить нас хочешь? — спросил старый.
— А в чем, в чем унижение? — трепыхался управляющий, прекрасно понимающий в чем. — Баба могучая!
Перестал улыбаться и здоровенный детина. Он сжал кулаки, и получились два огромных молота.
— Да над нами весь порт смеяться будет, — произнес меченный родинкой неожиданно высоким голосом и ударил кулаком о кулак. — Девку в докеры! — и пошел на управляющего.
— Чего ты, чего! — попятился чиновник.
А детина продолжал надвигаться на управляющего, все бил кулаком о кулак и звук тем рождал, словно молот о наковальню постукивал.
А она вдруг меж ними оказалась и спросила:
— Вы что, ударить его хотите?..
Детина отодвинул ее с легкостью, будто ребенка. Добрался до управляющего, который оказался по грудь ему ростом, и этой самой грудью, ее мышечным напряжением, толкнул чиновника в лоб.
А тот уже от ужаса бледнел и приседал на ватных ногах, мечтая упасть в обморок, дабы сгинуть в нем бессознанным от унижения и побоев.
Никто из докеров и не думал приходить на помощь управляющему, все с интересом наблюдали, чем дело кончится.
Эпизод завершила Лизбет. Неожиданно для себя она развернулась и ударила что было силы по коротко стриженному затылку детины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162