— Это плохо…
— Почему? — прошептал Роджер. Голос его куда-то ушел, и хотелось кашлять.
— Потому что по вере человеческой дается.
— Вы кушали сегодня за обедом чеснок? — неожиданно поинтересовался Роджер.
— Да, — священник дернулся и убрал с плеча мальчика руку. — Чувствовал подступающую простуду и покушал с хлебом чеснока.
— Неудачная мысль перед тем как исповедовать, отец Себастиан! Фу, как пахнет! И ящерицу я, пожалуй, убью! Думаю, Господь простит мне тягу к познанию его таинств. И все же, как дурно пахнет!
Священник взял Роджера за ухо и что есть силы потянул за него, скручивая то влево, то вправо.
Мальчик на удивление был покорен. Не вырывался, не выказывал признаков боли. В темноте его глаза лишь поблескивали, и священнику показалась, что пробирается взгляд ему в самую душу, что-то портя в ней изрядно.
Он выволок Роджера из исповедальни и потащил к выходу, где ждала Лизбет.
Мать же, увидев, как расправляются с ее сыном, рванулась навстречу, ударяясь тяжелым задом о церковные скамейки.
Ее рука схватила бледную кисть священника и сжала ее накрепко.
— Отпустите его! — попросила Лизбет.
— Ваш сын — мерзопакостник! — вскричал служитель церкви.
— Молчите, отец Себастиан! — и сжала руку еще сильнее. — Сохраняйте тайну исповеди даже для меня!
«Какие у нее сильные пальцы», — подумал священник и отпустил ухо Роджера.
— Спасибо, — поблагодарила Лизбет.
Роджер тер налитое кровью ухо и с удивлением смотрел на священника.
— Через десять лет, — предупредил мальчик, — или еще раньше, я приду в вашу церковь и откручу вам ухо. Мне мама читала из Библии, что ухо за ухо!
— Так нельзя, Роджер! — успела сказать Лизбет.
— Вон отсюда! — взревел святой отец.
Отец Себастиан трясся от злости, но вместе с тем тщился эту злобу обуздать, так как гнев его был вызван недостойным посылом гадкого мальчишки и ввергал его самого во грех.
— Ступай, Роджер, — указала на дверь мать, и сын небыстро пошел, оглядываясь и сверкая глазами.
— Дрянной мальчишка!
— Это мой сын, и вы не смеете так о нем отзываться!
— Чтобы я так о нем не отзывался, воспитывайте его, пожалуйста, как положено! — высокомерно напутствовал священник и вдруг поймал себя на том, что видит вместо лица женщины непристойное место. Он перекрестился, и черты лица тотчас вернулись. — Или отведите его к другому священнику!
— Я содержу ваш приход, — как бы невзначай обронила Лизбет.
— Мне готовиться к отзыву?
Лизбет покраснела. Она посчитала, что поступила крайне дурно, обнаружив себя жертвователем.
— Извините, святой отец! Тяжелый день!
Лизбет протянула руку, и священник пожал холодные пальцы. Она наклонилась и поцеловала тыльную сторону его ладони.
— Вы бываете на исповеди? — поинтересовался отец Себастиан в дверях церкви.
— Раз в месяц.
— Не помню вашего голоса.
— Я не здесь бываю, а в церкви Святого Патрика.
— Приходите ко мне.
— Как-нибудь…
И она пошла к сыну, который демонстративно стоял спиной к церкви и что-то чертил мыском ботинка на земле.
Священник оглядел неуклюжую фигуру Лизбет и вдруг на мгновение испугался, что увидит вместо того, что находится ниже спины, лицо. Он еще раз перекрестился и вернулся в храм, дабы исповедовать истинно жаждущих.
Лизбет не говорила с сыном о конфликте на исповеди, а Роджер тем более не имел никакого интереса делиться чем бы то ни было с матерью. Он шел рядом с ней к дому и представлял, что станет делать с ящерицей.
— Будешь есть? — поинтересовалась она.
— Нет, — ответил он и спросил, почему мать содержит церковь, а дом получше не купит.
— Чем плох наш дом?
Роджер пожал плечами.
— Есть же лучше…
— Хорошо, я подумаю над твоим предложением.
— Да нет, я просто. Мне нравится наш дом. Но прежде чем пересылать в церковь чеки, необходимо узнать, кто их получает.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась Лизбет, наливая себе из пакета молока.
— У него уши волосатые.
— Я этого не заметила.
— Волосы бывают незаметными, — сказал мальчик и задумался об остром складном швейцарском ноже. — Нет у человека на ушах волос, а на самом деле они волосатые!..
— А что из того, что уши волосатые? — задала вопрос Лизбет и выпила из большого стакана молоко до дна.
Роджер потерял интерес к разговору, ушел в себя и думал о хитрых процедурах, которые ему предстояло провести.
Лизбет не требовала ответа на свой вопрос, так как знала такие отсутствующие состояния сына — «я здесь, но меня нет». Его можно было огреть сковородой по голове, результат был бы тем же.
Он поразмышлял еще немного, а потом ушел в свою часть дома, в которую Лизбет старалась без особой нужды не входить. Она считала, что мальчик имеет право на частную жизнь, хоть ему исполнилось всего одиннадцать лет.
В мужской части дома, как называл ее Роджер, насчитывалось семь комнат и большая гостиная. Большинство комнат были пустыми, лишь в одной обосновался мальчик, обустроившись по собственному разумению. Из мебели в комнате помещались только кровать с пружинным матрацем, тумбочка и письменный стол со множеством выдвижных ящичков.
— Бюро, — называла его Лизбет.
В одном из таких ящичков и сохранялся складной швейцарский нож. Роджер живо отыскал его и полюбовался на увесистый предмет со множеством лезвий и других приспособлений. Положил его в карман и направился к окну: там, на подоконнике, был установлен прямоугольный аквариум с единственным пресмыкающимся жителем — ящерицей.
Некоторое время мальчик следил за жизнью трехфунтового создания. Ему нравилось, как ящерка застывает на дубовой веточке, словно не живая вовсе, а сделанная из камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162