— Вы меня допрашиваете? Если так, извольте сделать это на законных основаниях.
Иван Семенович развернулся, скрипнув каблуками, брался уже выйти вон, как услышал приказ:
— Кругом, генерал Бойко!
Иван Семенович развернулся на сто восемьдесят градусов.
— Ты же не дегенерат, Бойко! — Министр поковырял ногтем мизинца неудачный мазок Айвазовского. — Ты же понимаешь все!
— Надеюсь, товарищ министр.
После того как хозяин кабинета отковырнул кусочек краски, душа его немного успокоилась, и он сел на антикварный павловский диванчик.
— Что по делу?
— Ахметзянова нашли, но отпустили, как не имеющего к делу отношения!
— Хм…
— На студента Михайлова, оказавшегося живым и ушедшим из морга города Бологое собственными ногами, здесь, в Москве, совершено покушение неким Арококо Арококовичем! Студент выжил благодаря гению хирурга Боткина!..
— Без лирики!
— Слушаюсь!.. Преступнику удалось скрыться!
— Какое касательство все вышесказанное имеет к драгоценному металлу?
— Чутье.
— Чутье у собаки!
— И у Премьера!
— Чего-о?! — зарычал генерал-полковник.
— Премьер-министр видел преступника в Завидово и сделал правильное заключение, что человек с рельсом имеет отношение к катастрофе в Бологом. А значит, и к колесам!
Министр подумал несколько.
— Надо поймать этого, как его, Ко-ко!..
— Арококо, — уточнил Бойко.
— Побыстрее! Поймаешь, — министр осклабился, — Героем России сделаю!
Здесь раздался селекторный звонок. Министр вернулся к столу. Оказавшись спиной к Ивану Семеновичу, нажал кнопку и раздраженно выдавил:
— Сказал же, не соединять!!!
После этого он с минуту слушал и задал три вопроса: «Когда, где, кем?» Затем осторожно повесил трубку, так, чтобы звука не было единого… Пять минут стоял, уперевшись руками в ореховый антиквариат.
— Жену твою, солдат, убили… — сказал, не оборачиваясь. — Час назад… В аэропорту…
В реанимационный блок, в палату, где возвращался к жизни студент Михайлов, знаменитостей Большого театра с трудом, но все же пустили.
Особенно возбужден был Альберт Карлович. В своем длиннополом шаляпинском пальто он метался шекспировской «Бурей» по приемному покою и отнюдь не тенором, а басом кричал, что брат его сейчас гибнет в недрах сей гадкой больнички, а его, ЕГО — народного любимца России, не пущают проститься с родной душой, как будто в махровые царские времена гоняют еврейчиков!..
Лидочка смотрела на выступление Алика с неподдельном интересом. Уже в лифте Великая высказала свое мнение:
— Тебе, Алинька, в театр драматический нужно было подаваться! Огромного бы таланта артистище вышел! А так что это — теноришко, хоть и народный!..
Конечно, обладатель шаляпинской одежки обиделся и в лифте сопел.
Ни тот, ни другая на Веру внимания не обращали вовсе.
Между тем душа Веры находилась между небом и землей, как и кабина лифта. Сердечко девушки отчаянно стучало, словно пыталось вырваться из грудной клетки и вылететь на просторы бессмертия!
Ее заметили.
— Не трясись! — схватила старуха за руку.
— Я не трясусь!
Пальцы Лидочки были сухи и безжизненны.
— Выживет твой мальчик, сердцем чую…
— Сама чую! — вдруг грубо ответила Вера.
Старуха поглядела на девицу с интересом, но руки ее не отпустила. А девушке показалось, что сожми она сейчас пальцы Великой покрепче, все трухой ссыплется…
Лифт остановился, и они вышли.
— Где наш? — обернулась Лидочка навстречу рыжему человеку в хирургических одеждах.
— Вы кто? — поинтересовался хирург.
Лидочка назвала свою громкую на весь мир фамилию.
— А я — Боткин!
— Я, дружок, — пояснила старуха, — я настоящая, а ты фальшивый!..
На этих словах Никифор побледнел смертельно, попятился, захватал ртом воздух, пошатнулся, а затем и вовсе рухнул на линолеумный пол.
— Что это с ним? — бесстрастно поинтересовалась Лидочка.
— Сознание потерял, — объяснила появившаяся медсестра Катерина.
Она поднесла к носу Киши ватку с нашатырем и, пока тот кашлял и морщился, сообщила пришлым:
— Он — самый что ни на есть настоящий! Он — праправнук Боткина! И гений чистой воды! Почище предка будет!.. Это он спас вашего балеруна!..
Старухе вовсе не стало стыдно.
— Скажите, какой нежный! Я за свою жизнь лишь раз чуть в обморок не упала, узнав, что Алик гомосексуалист! Но не упала же!
— Лидочка!!! — схватился за голову тенор.
— А что такое?
За их спинами вновь раскрылись двери лифта, и появился Ахметзянов с бутербродами.
— А вот и наш импресарио! — поприветствовала Великая патологоанатома. — Сынок Алика, внебрачный!..
— Ах-х-х!!! — взрыднул Карлович. — Ах-х-х!…
— Конечно, прежде, чем он стал нетрадиционалом!..
Здесь Вера почувствовала, как ожила рука Лидочки, став внезапно молодой. Девушка засмеялась, да так искренне, что заставила посмотреть на себя изумленно.
— А чему так рады работники полового стана? — пришел в себя народный певец.
Вера осеклась, а тем временем пришел в себя хирург Никифор Боткин. Пока он поднимался с пола, Ахметзянов пожал всем присутствующим руки и, казалось, информацию о своем внебрачном происхождении воспринял ровным счетом никак. Зато руки у всех после пожатий стали пахнуть рыбой, с которой были бутерброды.
— Ну, что ж! — объединила всех Лидочка. — Пойдемте навестим нашу звезду.
— Конечно же! — поддержал Алик.
— Запрещаю! — воскликнул Никифор, и его рыжие волосы встали дыбом.
— Будет тебе, радость моя, командовать! — отмахнулась Лидочка.
— Действительно, — поддакнул певец.
— Меня-то ты, Никифор, пустишь! — был уверен Ахметзянов.
И тут вступила в события Катерина:
— Какая он тебе радость, старая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85