Устал совсем, до отставки.
Он нажал на кнопку селектора и приказал доставить чукчу на своей машине до гостиницы, затем велел привести задержанного Ахметзянова.
Ахметзянова ввели через две минуты, и чай ему предложен не был.
— Рассказывайте! — усталым голосом проговорил генерал.
— Я не понимаю, что?
— Почему из Бологого сбежали?
— Вовсе не сбегал, — отказался патологоанатом. — Уехал по причине отупения в провинции.
— Почему заявление не написали? Об уходе?
— Грешен. Сейчас за это привлекают?
— Нет, — покачал головой генерал. — За это — нет. А за опыты над мертвыми — привлекают. И срок приличный.
— Какие опыты?
Иван Семенович допрашивал по наитию и здесь почувствовал тепленькое местечко.
— Корешочки в носу покойных обнаружили мои эксперты. От земляники садовой. Как прикажете осознать сие?
— Он сказал, что это частицы душ невинно убиенных.
Генерал вспомнил о восемнадцати ягодах, найденных в носах погибших подчиненных.
— Так… Кто это сказал?
— Михайлов, студент… Ныне солист Большого театра… В пятницу танцует Спартака… Должен был танцевать, — сокрушенно поправился Ахметзянов.
Опять «Спартак», с неудовольствием подумал Бойко. Столько совпадений!..
— А вы ведь патологоанатом?
— Был.
— А сейчас?
— Сейчас я импресарио господина А.
— Кто это?
— Импресарио — это…
— Господин А.
— Это сценическое имя студента Михайлова.
— И каким образом вы из патологоанатомов в импресарио? — удивился Иван Семенович.
— У меня мать была солисткой Казанского театра оперы и балета. Можете справиться в дирекции Большого театра.
— Понятно.
— Он умер? — поинтересовался прозектор, и столько сдержанной тоски было в его глазах, что генерал Бойко подумал о том, что зря держит невинного человека в тюрьме, тем более у человека произошло крушение надежд. Из грязи в князи и обратно!.. И никакой премьеры в пятницу не будет!..
— Пока жив, — ответил генерал и после ответа предложил патологоанатому чаю.
— Что означает — пока?
— В сердце студента Михайлова вогнали железнодорожный рельс, пригвоздив молодого человека к промерзшей земле, как бабочку к листу ватмана!
— Ах!!! — Ахметзянов прижал ладони к лицу и посмотрел на генерала с ужасом человека, которому самому объявили о близком его конце. — Как же это, как?!!
— На том… — Бойко не мог подобрать эпитета сразу. — На том звере куча трупов!
Ахметзянов был бледен, насколько позволяла смуглая татарская кожа. Он уже знал, что его ждет: морг больницы города Бологое.
— А давайте поедем в клинику? — предложил Иван Семенович.
— Да-да, конечно, — воодушевился импресарио. — Может быть, застанем его еще живым!..
Уже совсем рассвело, когда генеральская машина въехала во двор Боткинской больницы. Ее занесло возле приемного покоя, но водитель справился и уже ппавно подкатил к хирургическому.
Мужчины поднялись на третий этаж, где располагапись операционные и реанимационные блоки.
— Куда?!! — грозно надвинулся на пришлых молоденький врач с белобрысой челкой, но, уткнувшись физиономией в удостоверение с гербами, ретировался к стене.
— Пациент, которого привезли два часа назад с проникающим ранением сердца, жив?
— Вроде жив, — неуверенно отозвался врач.
— Где он?
— Его Боткин оперирует.
— Как идти?
— Халаты наденьте! — попросил молоденький врач, потрогав челочку.
Накинув на плечи зеленые хирургические халаты и натянув на ноги такого же цвета бахилы, господа Бойко и Ахметзянов проследовали в операционную номер пять, где на хромированном столе возлежало тело студента с раскрытой грудной клеткой!
— У него сердце справа! — весело сообщил хирург Никифор Боткин, заметив вошедших. — Редчайший случай. Я его влево перенес! Впервые в мире, заметьте!..
Вокруг стола стояли зрителями еще несколько человек и с неподдельным восхищением глядели на руки хирурга, которые работали словно на убыстренной кинопленке. Что-то сшивали, резали, перемыкали, зажимали… В общем, руки жили отдельно от Никифора, и зрители шептали в уши друг другу: «Гениален, конгениален!»
— Посмотрите на его легкие! — хохотал через марлевую повязку Боткин. — Ну разве это человеческие легкие? Посмотрите, какие огромные! Лошадиные, я бы сказал, или медвежьи, в конце концов!
Бойко вспомнил, как маленький чукча рассказывал ему о медвежонке по имени Аляска.
— А сердце-то бьется! — возвестил хирург. — И бьется слева!
— Ты, Никифор, — гений! — воскликнул Ахметзянов.
Боткин обернулся и встретился глазами с патологоанатомом.
— И ты здесь, беглый!
Прозектор кивнул, утирая слезы.
— На сей раз он тебе не достанется! — сообщил промакивая кровь, Никифор.
— Будет жить? — поинтересовался генерал.
— А как же!
— Во, бля, дает! — не выдержал Бойко. — После такого ранения!..
Тут он случайно опустил голову и увидел эрекцию выпирающую из-под халата Боткина. И здесь понял, как она, сексуальная энергия, перекачивается в творческую…
«А я кто? — задался вопросом Бойко. — Вокруг гении, а я-то кто?.. Что в жизни сделал? Чем удивил? Понял ли суть вещей? Пришел ли к Богу?..» На все вопросы, заданные себе самому, генерал мужественно ответил — нет!
Еще шесть часов длилась операция, а Боткин, казалось, не уставал ни капельки, временами восторгаясь:
— А заживает на нем как на собаке! Практически чудо какое-то!..
А потом студента Михайлова перевезли в палату реанимации, где он через три часа открыл глаза, и Ахметзянов, солдат, афганец, заплакал навстречу голубому сиянию.
— Голубчик вы мой! — восклицал он. — Спартачок!..
А генерал куда-то исчез, вероятно, по служебным надобностям…
Вера ждала его двое суток, а потом решилась и пошла в театр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85