Он посмотрел на Бойко внимательными, уставшими глазами, думая, спросит ли визави: «Миллионов чего?» А он скажет утомленно и буднично: «Долларов, конечно».
Но Иван Семенович и без подсказки министра знал, что в долларах, а еще он знал, что цену генерал занизил, а потому позволил себе вопрос:
— А где сейчас колеса?
— В надежном месте. — Министр был краток. — Итак, что у нас по делу?
— Мало чего, — ответил Иван Семенович. — Дело чрезвычайно странное…
— В чем странность?
— До сих пор непонятно, откуда взялись эти вагоны…
Министр кивнул головой: мол, продолжайте.
— Вагон и локомотив абсолютно новые, первый раз в рейсе.
— Что здесь странного? — Министр почесал заросшую волосками переносицу.
— А то, что мы проверили вагоностроительный завод. Там никогда не производили этих вагонов, а также локомотива.
— А вы что хотели, чтобы они легально их строили?
— Какая разница, легально или нелегально. Вероятно, смысл был в том, чтобы переправить палладий в Москву, — Иван Семенович сделал паузу. — Лучше даже, если бы это были легальные вагоны, меньше подозрений.
— Арестовали руководство вагоностроительного?
— Так точно.
— Говорят что-нибудь?
— Говорят, что понятия не имеют про вагоны! Невозможно на заводе утаить левый заказ.
— Пытали?
— Что? — Иван Семенович едва не поперхнулся.
— Специальные средства воздействия применяли?
— Никак нет!
— Примените! — Министр вновь почесался. — Что насчет машиниста и его помощника?
— Жены говорят, что, как обычно, мужья ушли в рейс… Требуют, чтобы отдали тела для захоронения.
— Потерпят! Кто еще был в поезде?
— Проводница Розалия Семенович и студент медицинского института Михайлов А. А. Студенческий билет нашли.
— Что значит «А.А.»?
— Расшифровать инициалы не представляется возможным. Такой студент ни в одном из медицинских не значится.
— Что говорит?
— Все, кто находился в составе, погибли. В том числе и студент Михайлов.
— Жаль, — посетовал министр и попытался вырвать из переносицы волосок.
— Дело в том… — Иван Семенович поерзал в кресле. — Дело в том, что тело так называемого студента Михайлова исчезло из морга.
— Как исчезло?
— Также исчез и патологоанатом Ахметзянов.
— Тоже мертвый?
— Живой.
— Что же получается? — Министр покрепче ухватился за волосок, тот скрипнул и выдернулся. — Получается, что он труп упер?
— Может быть.
— В розыск объявили маньяка?
— В местный.
— Объявляйте в федеральный, — приказал министр, затем встал, одернул китель и, не дожидаясь ответа, отдал честь, тем показав, что прием закончен.
Честь Иван Семенович в ответ отдать не мог по причине аппарата Илизарова, а потому вытянулся и кивнул головой…
Никифор Боткин очнулся на третий день пребывания в Москве в отдельной палате, с цветами на тумбочке и телевизором. В вену капал физиологический раствор или еще что, а вокруг была такая тишина, что хирург подумал, будто вовсе не приходил еще в сознание, а пребывает в глубинах подсознания, о котором некогда поведал Зигмунд Фрейд.
В городе Бологое ни в одной больнице таких палат не было, уж об этом Никифор знал наверняка.
Тем не менее, находясь в глубинах своего подсознания, Никифор ощущал сильную головную боль, плохое зрение правым глазом, но вместе с тем необыкновенную тягу к жизни со всеми ее коллизиями и радостями.
Тело Никифора встрепенулось, а подсознание устремилось оплодотворить сознание.
Пыхнуло из форточки морозцем, Никифор Боткин окончательно вошел в себя и несколько испугался чужих заоконных запахов… Он попытался приподняться, но в голову словно чугуна залили, а потому Никифор лишь жалобно застонал.
На его стон явилась медсестра, та, с которой он делил диванчик в ординаторской, которая вытянула из него сексуальную энергию, на время опустошив душу от гениальности. Увидев искус во плоти, хирург Боткин застонал еще жалобнее и запекшимися губами произнес:
— Я больше не могу!..
— Я приехала, как только узнала, что тебя перевели в Москву! — Медсестра улыбнулась почти материнской улыбкой, в которой Никифор заподозревал знак ненасытности матки, желающей заполучить от него плод: не дитя человечье, а его гениальность.
— Я знаю-ю, — прошептал Боткин. — Ты хочешь стать гениальной вагиной!
— Ой! — вскрикнула медсестра, которая в действительности хотела лишь прижать голову несчастного к своей не слишком большой груди и укачать ее, болезную, чтобы муки отошли от мозга. Она никак не могла думать о таких сублимативных материях! Для этого у нее многого не хватало в сером веществе, а потому она с ужасом предположила, что военный хирург чересчур поковырялся в извилинах Никифора, нарушив мыслительные закономерности.
— Не дамся я твоей вагине! — Никифор нашел в себе силы приподняться. — Уж лучше умру, чем расплескаюсь в твою утробу! — И добавил: — Катька!
Потом он закричал: «Сука, сука!» — и с неистовой силой принялся биться головой о спинку кровати.
Медсестра бросилась к Никифору, обхватила любимую голову и заговорила на ушко любимому что-то ласковое, успокаивающее, так что Боткин и впрямь, еще немножко потрепыхавшись рыбешкой, успокоился и закрыл глаза. А еще через несколько секунд сознание вновь ушло от него…
Медсестра не отпускала Никифора, а все качала и качала тело с перемешанным сознанием и подсознанием, как вдруг заметила вздыбившееся одеяло в области живота больного. Потрогала пальчиком и убедилась, что не одеяльная складка это, а самая что ни на есть мужская плоть, исполненная в камне.
В палату явился врач и предупредил любовницу Катю, что такое состояние дел, то есть частая потеря сознания, может продолжаться еще долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85