Новорожденные были уничтожены, и их истерзанные останки усеяли весь берег.
Но по чьей-то воле троим младенцам все же удалось спастись от вороньих клювов. Они оказались быстрее или удачливее своих братьев и сестер и бежали в разные стороны, что было мочи, пока силы не оставили их тельца и они не легли в снег, каждый в своем месте. Один мальчишка заснул возле шестнадцатиэтажной башни, другой прилег возле крыльца девятиэтажки, а девочка устроилась в сугробе возле мусорных баков, принадлежащих блочному дому, состоящему из одиннадцати этажей…

5. ПТИЦЫ
Илья не упал, а, широко расставив руки, превратился в птицу, а точнее в голубя-сизаря, который сначала неумело, а затем все более уверенно ввинчивался ввысь…
Поначалу он совершенно не знал, куда несут его воздушные потоки, он даже не думал над этим, переживая свое изменение на чувственном ряду, трудно объяснимом, пока не попал в маленькое облако и не вымокло все оперенье. В тот же самый миг, отяжелев, он вновь стал падать из-под небес камнем, и уже ничего не могло упасти татарина от смерти, если бы он вдруг не вспомнил, что любая птица может парить, не взмахивать крыльями, а просто расставить их и стараться улечься на воздушный поток.
И все сразу пришло в норму. Падение вновь прекратилось, и голубь медленными кругами стал спускаться к земле.
Я — птица, — думал Илья. — Я превратился в птицу. Теперь у меня есть крылья и я могу летать…
Он несколько осмелел, даже отважился пошевелить головкой, которая закрутилась на шее, как на шарнирах.
Экая подвижная! — удивился Илья, обозрев окрестности почти на сто восемьдесят градусов. — Словно глобус, вертится!
С высоты птичьего полета он узнал свой микрорайон и разглядел даже свою башню, в которой в бытность человеком проживал и с окна которой недавно соскользнул в смерть.
Еще он увидел под своим брюшком прижатую красную лапку, а второй не было. Лишь капля крови набрякала на ее месте.
А как я сяду? — заволновался Илья.
Но тут он вспомнил об озере и об икряной кладке, оставленной бесхозно на его дне, и тотчас птичье сердце сжалось до булавочной головки, и такая боль пронзила его, что Илья хотел было уже намеренно сложить в безволье крылья и грохнуться о землю…
Но он перетерпел, как всегда. Какая-то могучая, первобытная сила помогла ему удержаться в воздухе, а подсохшие крылья задвигались, и понесло татарина инстинктом к карьеру, к месту, в котором он еще недавно проживал рыбой, где трагически закончилась его любовь, где одиноким осталось его и Айзы потомство.
Илья спланировал над озером, сложил крылья, с силой прижимая их к телу, вытянул голову и с пяти метров спикировал в воду. Он не разбился, а умышленно нырнул в том месте, где предполагал свою кладку. Стрела птичьего тела пробилась на глубину трех метров, а далее как будто застряла и медленно потащилась к поверхности, словно поплавок с тяжелым грузилом… А совсем недавно его сильное рыбье тело могло в секунду пересечь озеро от берега до берега, от дна к поверхности… Но он успел рассмотреть то, что хотел. Правда, смутно, но он увидел свою кладку и как будто нашел ее целой, отчего возрадовался душой и всплыл на поверхность. Беспомощный, татарин-птица колотил по воде крылом, как веслом, стараясь во что бы то ни стало прибиться к берегу.
Холод пронизал все его тело до самого ничего, а глаза остекленели бусинами, когда слабенькая волна прибила комок перьев к грязному берегу, почти под самые сапоги пожилого рыбака, который наблюдал птичье падение с самого начала и проследил картину до конца.
— Вот дура птица! — удивился рыбак, подобрав из воды голубя с безвольно болтающейся головой. — Самоубийство учудила над собой!
Он потряс птичье тело, но оно не ответило на такое обхождение даже движением одним, и пожилой рыбак подумал, что птица умерла, затем, увидев оторванную лапку, совсем убедился в неотвратимом приходе смерти, а потому размахнулся несильно и забросил безжизненную тушку себе за спину… У него клевало…
Илья пришел в себя минут через сорок, и если бы в природе было чуть холоднее, он мог бы и вовсе остаться по другую сторону бытия, замерзнув в ледышку.
Сильно болело все тело, под которым образовалась кровавая лужица.
Я — умираю, — думал татарин. — Я истекаю кровью…
Он пошевелил крыльями и, перевернувшись на брюшко, с громадным трудом встал на здоровую ножку, удерживая равновесие, а кровоточащую культю поджал под самое перо.
Сейчас я попытаюсь взлететь! — решил Илья. — Я полечу к магазину, в котором работал. Там, в подворотне, грузчик Петров — живодер, ловит на нитку голубей…
Что было силы он оттолкнулся от земли и, подобно тяжелому грузовому самолету, с огромным трудом взлетел и колотил, колотил по воздуху крыльями, пока мало-помалу не набрал высоту над районом, где развернулся на девяносто градусов, выбрал направление и полетел в обозначенную сторону.
Он долго летел против ветра и отчетливо представлял себе нитяной круг, в котором лежат крошки белой булки, такие желанные сейчас, когда татарин совсем без сил. Он пока не думал о том, что после двух-трех клевков нужно будет вырываться из ловушки, управляемой грузчиком Петровым, который уже погубил его друга сомика, ударив им оземь. Он хотел сейчас есть. В последний раз попытка утолить голод состоялась, когда он существовал рыбой, и послужила причиной увечья — потери ноги за кашу, — а затем превращений: сначала в человека, а по-сле в птицу.
Голубь спикировал вниз и угодил прямо в форточку магазина «Продукты», чуть было не провалившись между окнами. Но он чудом удержался на фрамуге, закапав кровью на стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110