– перешел Игорь Саввович на местный, чалдонский говор, которому научился за время работы на Весенинском сплавном участке. – Ну, чистый котище – ус у его на растопыр, рот у его, сказать тебе, набок, глаз навыкат. Ореть, ровно чумной: «Трест могет дать рекордно в его истории количество лесу!» А я, скажем, ему отвечаю: «Нова техника, над которой старшее меня никого нету, не выдюжит». Он обратно кричит: «Что не выдюжит?» А я режу: «Да нова техника, котора едет». Он на меня с кулачищами: «То ись как едет, когда она приехамши!» А я говорю: «Как же она приехамши, когда эта сама нова техника приблудилась. Она, могет быть, об это время от нас едет, а потом, наоборот, случаем к нам поедет, ежели сильно не устареет эта, котора… Ну, как ее? Нова техника!»
Светлана уже дохохоталась до икоты, держалась за живот, а он продолжал медленным горестным тоном:
– Он ить у нас порченый, Валентинов-то! Головой скорбный! Ему, скажем, кладут на стол бумагу, он читает: «Усиленные сплоточные машины вам высылаются конце марта…» Так он ей, бумаге, – ты за табуретку держися, – верит. Видано ли тако дело по нонешним временам?
Выражением лица, манерой жестикулировать, задранным подбородком Игорь Саввович так походил на главного инженера, что Светлана упала на кровать, корчась, только стонала:
– Прекрати, Игорь, ой, прекрати! Я тебя умоляю: прекрати!
– А мне теперича останову не будет! – со зверским лицом объявил он. – Вот я и говорю, что Валентинов кажну бумагу до конца читат, а скажешь ему: «Три короба вранья да обману!», шибко сердится! Он шибко на таки супротивны речи сердится, Светлана!
Светлана изнемогала, свернулась калачиком на ярко-красном стеганом одеяле, подаренном Игорю домработницей Гольцовых, когда он уезжал из дому, чтобы начать самостоятельную жизнь. Откровенно деревенское, такое веселое, что Игорь Саввович наотрез отказался от атласного пухового одеяла, предложенного матерью. К тому же он видел, как домработница всю зиму что-то шила в своей квадратной комнатке.
– Игорь, прекрати! Мне больно.
Он подошел к Светлане, наклонившись, погладил плечи, прилег рядом. Она разделась быстро, легко – это было трогательно и ново для Игоря Саввовича: женщина в ней просыпалась долго, мучительно долго; она сама заговорила об этом, сославшись на автора романа «Жизнь», наблюдательного и, вопреки общему мнению, совсем не эротического писателя Мопассана. «Я северная женщина, – сказала Светлана. – Северная женщина из клюквенных болот. Если уж француженка, южанка долго ждала ручья в горах, то мне… Все придет, Игорь, не страдай за меня. Я счастлива!»
Они лежали под красным одеялом, Светлане отчего-то сегодня было холодно в теплой и даже жаркой комнате, она благодарно прижималась к его выпуклой сильной груди.
– Женись на мне! – внезапно прошептала Светлана. – Я буду хорошей женой… – Помолчала, прижалась еще теснее… – Ты замечательный, добрый, умный, красивый. Главное, добрый… Только я не знаю, любишь ли ты меня. – Светлана поцеловала его, замерла, ожидая ответа. – Хорошо! Я все равно дождусь, когда полюбишь – терпеливая!
«Что за дурацкая привычка не пользоваться абажурами, вешать под потолок одну электролампочку!» Это вдруг вызвало у Игоря Саввовича острое раздражение, хотя он сам все забывал купить абажур. Казалось, что лампочка горит, но это только отражался на сферической поверхности солнечный свет ясного утра. Игорь Саввович быстро подумал: «Вот тебе и дал Светлане отставку! Меня собираются женить!»
– А не рано ли нам жениться, Светлана? – мягко и задумчиво сказал он. – В двадцатом веке женятся или в восемнадцать лет, или после тридцати. Мы нарушаем все сроки.
Светлана, оказывается, просто не услышала Игоря Саввовича, так как сама говорила:
– Моя мама мудрый человек! Она утверждает, что женщина не может обещать мужчине стать помощницей, взвалить на свои плечи все мужские горести и несчастья, разделить с мужчиной радость и беду. Я удивилась: «Почему, мама?» – Светлана приподнялась, чтобы смотреть Игорю Саввовичу прямо в лицо, и повторила: – Я удивилась: «Почему, мама?» Она только улыбнулась: «Да потому, что такая женщина сядет мужу на шею, как только почувствует себя равной с мужем. Нет, дочь моя, женщина мужчине может помочь только одним…»
– Ну, и чем же? – заинтересовался Игорь Саввович.
Светлана немного смутилась.
– Мама сказала: «В радости еще можно делиться пополам, а в горе женщина должна сделать единственное – лечь ковром мужчине под ноги!» Одним словом, мать считает, что брак – это сладкая и необходимая каторга для женщины… Домостроевщина!
Пахло от Светланы, как всегда, здорово – мороженым бельем. Отговорив, она легла на спину и долго молча лежала с открытыми глазами.
– Женись на мне, Игорь! – сказала она в пространство. – Женись! – В ее голосе не было ни грусти, ни самоунижения, ни стеснения, ее открытое сейчас тело было прекрасно здоровьем, нерастраченной девственностью, обещанием еще расцвести и пробудиться.
– Если только кивнешь, я навсегда останусь у тебя! – продолжала Светлана. – Я не могу без тебя прожить и один день…
Игорь Саввович медленно сказал:
– Оставайся.

* * *

Тьма за окнами спальни сгущалась, видимо, собирались тучи, застившие луну, и неоновый свет превращался в пытку, от которой Игорь Саввович яростно стискивал зубы, а Светлана сердито морщилась. Он сидел на кровати прямо, лицо и позу жены видеть не мог, но чувствовал, как Светлана незаметно разглядывает его, и это был тот редкий случай, когда он не понимал, что она сейчас думает о нем, а незаметное, точно незнакомого, разглядывание было неприятно, и он подумал, что так, наверное, должны разглядывать друг друга муж и жена, пришедшие в суд разводиться тихо и мирно, уставшие от жизни под одной крышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142