Без воды Андрею здесь не прожить (к реке не находишься), да и дело тут не столько в самой воде, сколько в колодце, не может он, не должен быть мертвым, пока не мертв еще, жив Андрей. Иначе зачем ему и было сюда возвращаться.
Андрей опять захватил крюк рукой, с удвоенной силой погнал его в глубину, с ходу зачерпнул воды и в два-три приема вырвал наверх. На замутненную эту зелено-плесенную воду он теперь даже не взглянул, а сразу выплеснул ее в бурьян и без малейшей передышки опустил крюк назад в колодец.
Работа предстояла Андрею долгая и однообразная, но он ничуть не страшился ее, а наоборот, был рад, что она подвернулась ему, такая привычная и такая необходимая в ежедневной крестьянской жизни. Конечно, как хорошо было бы сейчас созвать к колодцу всех соседей и начать чистить его веселой толокой, гомоном, когда любая работа уже как бы и не в работу, не в тяжесть, а лишь в одну радость и удовольствие. Подменяя отца, Андрей обвязался бы веревками и полез по хорошо закрепленным лестницам в глубь колодца, чтоб почистить там каменные его бока от водорослей и мха, а дно от ила и наносного песка. Работа ответственная и опасная, но кому же тогда еще и делать ее, как не Андрею, вчерашнему солдату и офицеру, привыкшему к любым, самым смертельным опасностям. По возвращении назад из подземелья Андрею первому, по заслугам, налили бы и кружку крепкого горячего чаю и рюмку крепкой водки, чтоб он согрелся и ожил после водяных своих очистительных работ и подвигов.
Но коль соседей, толоки и гомона сейчас нет и никогда уже здесь не будет, то Андрею надо рассчитывать только на себя, на собственные силы и умение. Если бы они были у него прежние, довоенные, Андрей бы почистил колодец за час, ну самое большое за полтора, но где теперь эти силы? Растеряны они и развеяны по чужим горам и пустыням, сгорели в огне пылающих городов, потонули в воде горных и равнинных рек, вспененных разрывами снарядов и бомб. От них остались лишь жалкие, все убывающие остатки, которые надо расходовать расчетливо и осмотрительно.
Андрей успокоился и начал работать действительно расчетливо и во всем осмотрительно, выверяя каждое движение и как бы слившись воедино с колодезным журавлем. Жажда постепенно ушла, отступила и больше уже не мучила Андрея, словно бы внутри у него все притерпелось, перегорело.
Бился он с очистительными своими работами почти до обеда, часто отдыхал, сидя на колоде, курил. Солнце, поднимаясь все выше и выше, обходило дом и сад с правой стороны и, казалось, во всю свою мощь гналось за невидимой при дневном свете Полярной звездой, чтоб раньше нее зависнуть точно над куполом церкви. Андрей почему-то был на стороне Полярной звезды, желал ей удачи и победы. В его контуженой, больной голове промелькнула даже озорная мальчишеская мысль: а что если связать воедино все какие ни на есть в доме лестницы (позаимствовать еще и у соседей), потом самому обвязаться веревкой да и полезть в колодец якобы для того, чтоб почистить его заиленное дно, а на самом деле для того, чтоб посмотреть из глубины на звезды (в том числе, может, и на Полярную), которые, говорят, из колодца видны и при дневном свете. Мысль, конечно, была заманчивая, обольстительная, но Андрею все же пришлось отказаться от нее: к лестницам и веревкам долгие годы не прикасалась ни одна человеческая рука, и они небось давным-давно все погнили, износились, и теперь, того и гляди, оступишься, оборвешься на них и упадешь на колодезное дно. И хорошо, если убьешься сразу, насмерть, а если будешь раненый, с поломанными костями умирать там долго и мучительно при взаимном свете солнца и звезд: ведь кричи не кричи, никто тебя в обезлюдевших Кувшинках не услышит и не спасет.
Андрей посмеялся над своими глупыми мечтаниями и снова взялся за крюк. Черпал он ведром до тех пор, пока хоть что-то в него набиралось: песок, ил вперемешку с гнилыми листьями, стебельками повилики и плюща и даже бог его знает как туда залетевшими хвойными иголками. Но вот ведро раз за разом начало подниматься полупустым, не наполненным и на четверть, и Андрей труды свои бросил. Теперь колодцу предстояло оживать, принимая в себя свежую подземную воду, по весне особенно пенную и беспокойную. Дело это долгое, не одного часа да, может, и не одного дня: вода должна покрыть хотя бы два кольца, хорошенько отстояться в них, посветлеть, и лишь после этого ее можно будет пробовать на вкус, пить.
Склонившись над колодцем, Андрей несколько минут наблюдал за его пробуждением, старался разглядеть, пробивается ли там где-нибудь сквозь растревоженный песок и ил родниковый ключик. Но так ничего и не разглядел: то ли было до колодезного дна все-таки далеко, недосягаемо глазу, то ли ключик хитровато таился и не хотел себя обнаруживать при постороннем человеке. Андрей ласково улыбнулся ему (когда так в последний раз улыбался – уже и не помнит), отошел от колодца и, подхватив с лавочки пустые ведра, стал пробиваться по бурьянам к реке. Конечно, можно было попытать счастья возле Кузьмина колодца, но Андрей не стал рисковать: там, поди, точно такая же незадача, как и здесь, – ил, песок, заросли череды и плюща, а то, глядишь, чего и похуже, колодец все-таки уличный, не защищенный от сорной травы и любой прочей напасти ни садовыми деревьями, ни крепким забором.
Пока Андрей чистил колодец, освобожденная ото льда река совсем вышла из берегов, затопила луга, пастольники и низовые грядки, гнала и кружила по ним прозрачно-зеленые льдины. Набрать из нее воды, не промочив ботинок, было не так-то просто. Но Андрей все же изловчился: снял брезентовый брючный ремень, захлестнул его за ведерную дужку и по-морскому закинул в ледяную пучину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104