В боях Климов особой отвагой не отличался, но был всегда надежен и сосредоточен, на него можно было положиться.
Войдя в дом, Андрей с Климовым разделились. Андрей направился в жилую часть, показавшуюся ему какой-то подозрительно безлюдной, а Климов – в небольшую хозяйственную пристройку, где, как после выяснилось, был еще глубокий подвал-погреб. В жилой части Андрей действительно ничего не обнаружил, хотя и чувствовалось, что люди отсюда только-только ушли: на ковре стояли плошки с остатками еды и чая, валялись неубранными вещи и подобие детских игрушек. А вот Климов обнаружил. Сквозь неплотно прикрытую крышку подвала он вначале услышал, а потом и увидел прячущихся там обитателей дома: совсем древнего старика, двух женщин и пять-шесть детей. Никакой опасности (да и военного интереса) для Климова они не представляли, просто из инстинкта самосохранения спрятались на всякий случай в подземелье. Климову бы, посветив фонариком, пройти мимо них, а может быть, даже как-нибудь успокоить старика и женщин, мол, не бойтесь, мы ищем совсем не вас, вылезайте из подвала и заканчивайте свой ужин. Но Климов, почитатель Толстого и Достоевского, поступил совсем иначе. Он вдруг бросил туда две гранаты (столкнул, как после признался, одну за другой носком ботинка). Андрей, услышав два глухих, подземных взрыва, выметнулся из дома к пристройке, почти уверенный, что это Климов по неосторожности наткнулся в темноте на растяжку и что он либо тяжело ранен, либо уже мертв. Но Климов стоял за дверью цел и невредим. Посвечивая фонариком, он издалека смотрел в глубь подвала на кровавое человеческое месиво, и на лице его не было ни страха, ни изумления, он даже не побледнел, как того можно было ожидать от любого нормального человека при виде подобного зрелища. Лишь глаза у Климова как-то остекленели, и в них читалась животная радость от содеянного.
Андрей схватил его за грудки, встряхнул и спросил на последнем пределе сил:
– Зачем?!
– Не знаю, – наконец бледнея, ответил Климов.
Но Андрей уже знал, уже догадался, что произошло сейчас с этим вчерашним студентом-филологом, до сегодняшнего дня пусть и не больно храбрым, но надежным и покладистым солдатом. В нем проснулась и сработала жажда убийства.
Не первый раз встречался Андрей на войне с подобным случаем. Чаще всего такое происходило с солдатами в первых боях, когда, убив врага и воочию разглядев, что тот упал именно от его пули, боец вдруг в ликовании подхватывался из укрытия, из окопа и начинал едва ли не плясать от радости, что – вот надо же – попал, убил человека. Нередко за это ликование и радость он сам тут же платился жизнью. Снайперская пуля, посланная с той стороны, настигала его в самой высшей точке душевного подъема, и он точно так же замертво падал на землю, как минуту тому назад упал его враг.
Андрей сам пережил подобное состояние, но сумел вовремя справиться с ним, вовремя понять всю его опасность и весь ужас животной этой страсти, когда человек перестает быть человеком. Климов же не справился или кое-как справлялся целых полтора года, помогая себе чтением классики, но сейчас, перед самой демобилизацией, расслабился, и вот результат: в подземелье кровавое месиво, последние предсмертные крики, а у него в глазах запредельное ликование от содеянного.
По всем человеческим законам Андрей должен был на месте пристрелить обезумевшего своего подчиненного или, следуя советским армейским законам, немедленно доложить о случившемся по команде, с тем чтоб Климова после отправили в Союз и там судили как военного преступника. Ведь от афганцев это злодеяние не укроется, и они предъявят советскому командованию свой счет. А счет страшный: древний больной старик, две женщины и шестеро детей – все безвинные жертвы преступления.
Но Андрей не сделал ни того, ни другого. Он поскорее увел Климова от полуразрушенного дома и, пользуясь тем, что никаких свидетелей не было, все скрыл. Жители кишлака, конечно, разбирательства потребовали, но оно ни к чему не привело. По обоюдному согласию хадовцев и советского особого отдела все списали на несчастный случай, на неумелое обращение погибших (может, даже кого-нибудь из детей) с гранатами. Повод для подобного подозрения был: при более тщательном обследовании дома хадовцы обнаружили в нем несколько гранат, правда, с вывинченными взрывателями. И хотя такие гранаты-игрушки при желании можно было найти в любом доме – это во внимание не принялось, тем более, что кишлак числился на самом плохом счету и у хадовцев, и у советского командования, душманы там не раз находили себе прибежище.
Андрея и Климова несколько раз допрашивали, но они оба показали, что в этот злополучный дом даже не заходили. Появились они возле него вместе с другими солдатами уже после того, как взрывы прогремели. Так оно на самом деле и было. Андрей привел полоумного Климова к дому, лишь удостоверившись, что он окружен подоспевшими бойцами его взвода.
Демобилизовался Климов через три месяца. На операции он больше не ходил. Андрей под всякими предлогами оставлял его в части, и бойцы во взводе (особенно старослужащие) относились к этому с пониманием и даже одобрением. Многие из них догадывались, что Климов как-то причастен к случаю в кишлаке, но не проронили ни слова – на войне с каждым может произойти подобное. Своего же командира взвода, Цезаря, зауважали еще больше: как же, бойца на растерзание особистам не выдал. А о том, наверное, никто из них не подумал, каково было Андрею носить эту тайну в себе и каково держать ее в себе нераскрытой до сих пор, до сегодняшнего дня, до безумного своего побега, которому никто из бывших подопечных Андрея ни за что бы не поверил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104