Может, спускаясь по лестнице, он упал и разбил кувшин, засмеялся и собрал осколки, приговаривая: „Раз, два, три, четыре, несчастный случай в благородном семействе“. Почем знать?»
Исполненный столь простых и приятных мыслей, Давай-Приставай вышел на задний двор и стал разглядывать выросшие на солнцепеке галстучные маки. Потом он сорвал один и на манер шейного платка повязал его, чтобы выйти в город на почту и поглядеть, что творится в мире.
«Отлично придумано – чудно глядеться с платком вокруг шеи, чтобы глядеть, что есть чудного вокруг в мире, – сказал Давай-Приставай. – Что за платок у меня – с рисунком, зеленый в белый горошек, зеленый – точь-в-точь лягушка в лунном свете, а белые горохи – прямо как пятнышки на морде у пони».
И он отправился в город и там первым делом повстречал слепого Носа-Картошкой, что играл на аккордеоне на углу у почты. Он попросил его рассказать, почему в стране Рутамяте железная дорога такая скрюченная.
«Давным-давно, – начал слепой Нос-Картошкой, – задолго до того, как на заднем дворе начали расти галстучные маки, задолго до того, как появились такие галстучные маки, как твой, зеленые в горошек, зеленые – точь-в-точь лягушка в лунном свете, а белые горохи – прямо как пятнышки на морде у пони, в старину, когда прокладывали железную дорогу, она была совершенно прямой.
А потом появились жуки-скрюки. У них скрюченное тельце на скрюченных ножках, они скрюченно грызут скрюченными зубами и скрю-ченно плюются скрюченными губами.
Миллионы скрюков громко захрюкали в хрюкалки, что у них за ушами и под коленками. Они прыгнули на рельсы скрюченными ножками, и ну грызть скрюченными зубами, плеваться скрюченными языками, пока не скрутили всю железную дорогу. Все рельсы стали скрюченными, все шпалы стали скрюченными и все поезда, товарные и пассажирские, покатили по скрюченной дороге.
Тогда жуки-скрюки уползли в поле и улеглись спать на специально скрюченных кроватях под специально скрюченными одеялами.
На следующий день пришли копальщики с лопатами, катальщики с катками, и мальчишки-водоносы с ведрами и черпаками. Они носили рабочим воду, пока те выпрямляли дорогу. Еще я забыл сказать о лебедочниках с паровыми лебедками, которые тянули, тащили и выпрямляли дорогу.
Они работали долго-долго, и дорога снова стала прямой. Они взглянули на свою работу и хором воскликнули: «Потрудились – сделали!»
А наутро жуки-скрюки открыли скрюченные глаза и поглядели на шпалы и рельсы. Они увидели, что дорога снова выпрямилась, и прямыми стали все рельсы, и шпалы, и болты, и в то утро скрюкам было не до завтрака.
Они выпрыгнули из скрюченных кроватей, они прыгнули скрюченными ножками на рельсы: и ну плеваться и грызть, пока снова не скрутили все рельсы, шпалы и болты.
Только тогда скрюки отправились завтракать, и совсем как копальщики, катальщики и лебедочники, говорили хором: «Потрудились – сделали!»
«Так вот в чем было дело – в жуках-скрюках», – сказал Давай-Приставай.
«Именно в них, – ответил слепой Нос-Картошкой. – Так мне рассказывали».
«А кто тебе рассказывал?»
«Два маленьких жучка-скрючка. Однажды холодной зимней ночью они пришли ко мне и переночевали в моем аккордеоне, где от музыки тепло и зимой. Утром я сказал им: „Доброе утро, скрюки. Вы хорошо выспались? Вы видели приятные сны?“ А после завтрака они рассказали мне эту историю. Они рассказывали ее очень скрюченно, один за другим, круг за кругом, но круги были совсем одинаковыми».
3. Три истории о золотистом замшевом притягуче

Гулена Глазкинс выросла искательницей счастья. Если она находила подкову, она привязывала к ней ленточку и вешала ее на стенку в своей комнате. Она всегда смотрела на молодой месяц сквозь пальцы и через плечо, всегда через правое и никогда – никогда – через левое. Она всегда примечала, с чем идут ей навстречу – с полным ведром или с пустым.
Увидев во сне луковицу, она знала, что на следующий день найдет серебряную ложку. А если ей снилась рыба, это означало встречу с незнакомцем, который должен был окликнуть ее по имени. Да-да, она выросла искательницей счастья.
В шестнадцать лет она была далеко не ребенок и носила длиннющую юбку. Тогда-то с ней и произошла эта история. Она отправилась на почту, посмотреть, нет ли писем от ее любимой подруги Крошки Капризули Хоч или от ее самого-самого лучшего друга, Джимми Кузнечика.
Джимми Кузнечик был альпинист. Он карабкался на небоскребы, флагштоки и дымовые трубы и был знаменитым верхолазом. Он нравился Гулене Глазкинс немножко за то, что был верхолаз, но куда больше за то, что умел свистеть.
Гулена всегда говорила Джимми: «Когда мне грустно, свист прогоняет грусть». Джимми свистел так замечательно, что грусть замечательно убегала от Гулены.
По дороге на почту Гулена нашла золотистый замшевый притягуч . Он лежал прямо посреди тротуара. Гулена так и не узнала, как и почему он туда попал, и некому ей было сказать об этом.
«Вот удача», – воскликнула она и быстро схватила притягуч.
Потом она отправилась домой, приделала к нему тоненькую цепочку и повесила его себе на шею.
Она не знала и никто ей не сказал, что золотистый замшевый притягуч отличается от простого, обыкновенного, тем, что в нем есть сила. А если что-то имеет над тобой силу, тут уж ничего не поделаешь.
Так вот получилось, что Гулена Глазкинс носила на тоненькой цепочке вокруг шеи золотистый замшевый притягуч, не зная, что он обладает силой, а сила меж тем уже действовала.
«Ты по уши влюбишься в первого же мужчину, в чьей фамилии будет буква „ш“, – неслышно скомандовал золотистый замшевый притягуч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45